Я вышел наружу. Снегопад прекратился. Вокруг было пусто иуныло. На большом плоском камне лежал голый матрац, припорошенный снегом.Уличное освещение не работало. Я даже не мог сказать толком, где нахожусь.

Я направился в сторону реки, к оконечности острова, и вдругнаткнулся на церковь – одну из тех старинных церквушек, что уцелели наМанхэттене с незапамятных времен и рядом с которыми всегда можно найтималенькое кладбище за невысокой огра–дой и прочесть на его могильных плитахцифры, вызывающие в душе поистине благоговейный трепет: год 1704-й, а иногдадаже – 1692-й.

Это был настоящий шедевр готической архитек–туры, маленькийаналог собора Святого Патрика, возможно даже более изысканный и замысловатый вдеталях, жемчужина, сияющая на фоне серого и не–приглядного пейзажа большогогорода.

Я присел на ступени церкви и прислонился спи–ной к стене.Великолепная резьба, сохранившаяся на полуразрушенных арках, не могла невызвать моего восхищения, а кроме того, под защитой освященных камней ячувствовал себя гораздо увереннее.

Я был убежден, что моего преследователя побли–зости нет, яне слышал его шагов и. не ощущал ни–каких сигналов из иной реальности – похоже,мой сегодняшний поступок не спровоцировал ничего по–добного. Еще я был уверен втом, что статуя вовсе не оживала, и раз в моем кармане лежат документыРод–жера, то пройдут недели, если не месяцы, прежде чем Дора обратит вниманиена долгое отсутствие отца, однако истинная причина исчезновения навсегдаостанется для нее тайной.

Все, хватит об этом. Приключение осталось в про–шлом. Ячувствовал себя лучше, гораздо лучше, чем во время беседы с Дэвидом. Иправильно сделал, что все-таки вернулся обратно в квартиру и еще раз взглянулна ужасную статую из черного гранита.

Оставалась только одна проблема: мне казалось, что ябуквально пропитан запахом Роджера. Роджер… До определенного момента оноставался для меня бе–зымянным – «жертвой», не более. Однако теперь я называлего Роджером. Это что, свидетельство пробу–дившейся любви к нему? Роджер, такего называла Дора, а еще – папочкой, Роже, просто отцом… «До–рогая, этоРоже, – говорил он, звоня ей из Стамбула. – Ты можешь приехать воФлориду? Всего на несколько дней. Мне нужно поговорить с тобой…»

Я вытащил фальшивый паспорт. Ветер был обжи–гающе-холодным,снег больше не падал, а тот, что ле–жал на земле, постепенно превращался втвердую корку. Ни один смертный не стал бы сейчас сидеть вот так, в узкомпустом проеме церковной двери, но мне здесь нравилось.

Я принялся изучать его документы. Бумаг было не–сколько, ивсе поддельные, смысл и содержание неко–торых я даже не понял. Египетская виза.Конечно, от–туда он тоже возил контрабанду. Винкен… Фамилия вызвала у меняулыбку – еще бы: слыша ее, смеются даже маленькие дети. Винкен, Блинкен и Нод…Это же из детских стишков, если я не ошибаюсь.

Я разорвал документы на мелкие кусочки, порыв ветра тут жеподхватил их с моей ладони, и они закру–жились над могильными камнямималенького цер–ковного кладбища, а потом медленно осели на землю. Словно пепел.Я как будто выполнил последний долг, кремировал его личность и развеял прах поветру.

Меня одолевала усталость. Кровь переполняла со–суды. Вполнеудовлетворенный содеянным, я сожалел о своем прежнем глупом поведении истыдился стра–ха, который испытывал при разговоре с Дэвидом. Он навернякарешил, что я свихнулся. Но что удалось мне выяснить? Только то, что существо,которое следило за мной, не имело намерения защитить Роджера, помешать мнесделать его своей жертвой, точнее, оно вообще не имело отношения к Роджеру. Норазве я не знал этого прежде? И разве я мог быть уверен, что оно исчезлонавсегда?

Пока можно было сделать лишь один вывод: это существо самовыбирало момент появления – вне всякой зависимости от моих поступков.

Какая все же очаровательная церквушка. Наряд–ная, изысканноукрашенная, она представляла собой бесценное произведение архитектуры исовершенно не сочеталась с окружающей застройкой Нижнего Манхэттена. Впрочем,говорить о какой-либо сочета–емости в городе, где перемешались все стили, гдеготика тесно соседствует с модерном, а древность – с ультрасовременностью,давно уже не приходится. Я про–чел надпись на ближайшем указателе: Уолл-стрит.

Неужели я оказался в самом начале Уолл-стрит? Я вновьприслонился спиной к холодному камню и закрыл глаза. Завтра вечером мывстретимся с Дэви–дом и все обсудим. А Дора? Неужели она спит сейчас ангельскимсном в номере отеля напротив собора? Позволю ли я себе тайно взглянуть на нее впоследний раз? Имею ли я право на этот прощальный и совер–шенно безобидныйвзгляд, прежде чем окончательно оставлю в прошлом сегодняшнее приключение? Нет,это уже лишнее.

Мне следует навсегда выбросить из головы мысли ивоспоминания об этой девушке, забыть о тонень–кой фигурке с фонариком в руках,идущей по огром–ным темным коридорам пустого монастыря в Новом Орлеане. Храбраямаленькая Дора… Она совсем не по–хожа на последнюю смертную женщину, которую ялюбил… «Нет, хватит, Лестат! – приказал я себе. – За–будь об этом!Слышишь, Лестат, забудь!»

Если задуматься и начать размышлять всерьез – о смыслежизни, о среде обитания и, так сказать, о лич–ности как таковой, то понимаешь,что мир полон потенциальных жертв. Возможно, я вернусь в Майа–ми – если,конечно, удастся уговорить Дэвида по–ехать вместе со мной. Завтра вечером мы сДэвидом непременно об этом поговорим.

Конечно, он мог обидеться на меня за то, что я по–слал егоискать убежище в Олимпийской башне, и теперь готов был уехать к себе, в НовыйОрлеан. Но, может быть, он туда все же не поедет?

Если я сейчас услышу шаги своего преследователя илипочувствую его присутствие поблизости, то завт–ра непременно вновь буду дрожатьв объятиях Дэви–да. Этому существу все равно, где я нахожусь и куданаправляюсь. И я его не выдумал – мой преследова–тель действительно существует!

Черные крылья… ощущение сгущающейся тьмы… клубящийся туман…и – свет… Нет, хватит, я не стану сосредоточиваться на этом. Слишком многомрачных размышлений для одной ночи.

Когда еще на моем пути встретится смертный, по–добныйРоджеру? Когда еще мне доведется встретить такую же яркую личность? И кактолько этот сукин сын ухитрился разговаривать со мной во время убий–ства? Какон осмелился обращаться ко мне в момент наивысшего восторга? А как ему, чертвозьми, удалось заставить меня поверить в то, что статуя ожила? Что это было?Какие-то слабые телепатические импуль–сы? Я покачал головой. Неужели я самспровоцировал это? Быть может, сделал что-то не так?

Что, если я за месяцы преследования успел полю–бить его и,отнимая жизнь, первым заговорил с ним? Не было ли это своего рода моимобъяснением в любви? Нет. Я просто с наслаждением пил кровь, по кап–лям вбиралего в себя. И теперь Роджер во мне.