51

Генерал Иоганн Август Сутер проезжает по улицам Сан-Франциско во главе войск.

Его движения сковывает черный редингот, слишком узкий для него, длинные полы которого откинуты на лошадиный круп. На нем клетчатые панталоны и толстые ботфорты. Широкополая шляпа сдавила голову.

Генерал Иоганн Август Сутер едет по городу, охваченный странным чувством. Эти овации, величания, букеты цветов, падающие к его ногам, колокола, песнопения, пушки, фанфары, множество лиц, женщины в окнах, эти дома, здания, эти недавно возведенные дворцы, эти никак не кончающиеся улицы — все кажется ему ирреальным. Каких-то шесть лет назад он еще жил здесь среди дикарей, вокруг были лишь его индейцы и канаки, вывезенные с островов.

Это кажется сном.

Он закрывает глаза.

Он больше не хочет ничего ни видеть, ни слышать.

Ему все равно, что с ним будет.

Кортеж везет его в «Театр Метрополитен», где ждут многолюдный банкет и нескончаемые славословия.

52

Из речи Кьюэна, первого мэра Сан-Франциско:

«…Этот пионер, исполнившись великой храбрости и влекомый неясным предчувствием, жертвует прекрасными воспоминаниями своей юности, покидает тепло родного очага, отрывается от семейного круга, оставляет родину, чтобы неведомыми путями приехать сюда и оказаться в стране, полной приключений и опасностей. Под палящим солнцем он идет по засушливым равнинам, переходит горы, долины, скалистые хребты. Преодолевая голод, лихорадку, жажду, не обращая внимания на подстерегающих его кровожадных дикарей, которые устраивают ему засады среди прерий, он упорно идет вперед, не отрывая взгляда от того кусочка небес, где солнце каждый день опускается в Западное море. Эта точка на горизонте влечет его так же, как альпийского путешественника с его прекрасной родины, не отрывающего взгляда от покрытых вечными снегами горных вершин, и вот он преодолевает пропасти и ледяные пики, мечтая об одном — величественной панораме и чистом и живительном воздухе, который обретет в этих горних высях.

И, как в древние времена Моисей на вершине Фасги, стоял он на заснеженном пике горного хребта Сьерры, и возрадовался взор его, и просияла душа его: ибо узрел он наконец Землю обетованную. Но даровано было ему больше, чем законодателю Израиля, — он смог попасть в эту страну и спустился сюда, полный новой смелости и свежих сил, вселивших в него мужество перенести одиночество и лишения и подсказавших посвятить Господу эту новую, только что открытую им страну — Господу, Свободе и своей любимой родине, Швейцарии.

В истории ушедших веков и исчезнувших народов есть великие имена, которые нельзя забывать. Эпаминонд, образец доблестной любви к отчизне, остался осиянным славою в истории возвышения Фив. Ганнибал, отважный полководец, провел свои победоносные армии по вершинам Альп и попрал стопою великую землю древней Италии, навеки оставшись в истории Карфагена. Вспоминая об Афинах, мы вспоминаем и об их божественных сынах, и в самом слове «Рим» увековечена слава его великих мужей. Так же и в грядущие времена, когда перо историка пожелает проникнуть в происхождение и основание нашей любимой Родины, которая к тому времени станет одной из самых мощных стран всего мира, когда перо его пожелает описать нищету и лишения первых наших шагов и поведать о борьбе за освобождение Запада, — одно имя просияет на самой вершине всего: бессмертный СУТЕР!»

53

Славословия следуют одно за другим.

Генерал Сутер сидит с отсутствующим видом, погруженный в свои мысли.

Шквал аплодисментов сотрясает своды громадного зала.

Десять тысяч голосов скандируют его имя.

Сутер не слышит.

Он нервно играет с перстнем, который у него на пальце, крутит его, надевает на другой палец и все шепчет и шепчет выгравированную на нем надпись:

ПЕРВОЕ ЗОЛОТО ОТКРЫТО В ЯНВАРЕ 1848 ГОДА

54

Как и конец 1854 года, начало 1855-го ознаменовывается новым триумфом Иоганна Августа Сутера.

15 марта судья Томпсон, старший из магистратов Калифорнии, выносит приговор по делу Сутера.

Он признает обоснованными требования Сутера, признает законными и не вызывающими никаких сомнений дарственные, выданные ему губернаторами Мексики, и заявляет, что все эти необозримые земли, на которых построены столько городов и так много деревень, являются неоспоримой, неприкосновенной и абсолютной личной собственностью Иоганна Августа Сутера.

Этот приговор вместе с мотивировками судебного процесса составляет маленький томик, в котором более двухсот страниц.

55

Жан Марше был первым вестником приговора в Эрмитаже. Сутер в это время читает брошюру о разведении шелковичных червей.

Он сразу бросается к своему рединготу, который сам до блеска отдраивает щеткой. Этот вердикт в целом направлен против Соединенных Штатов, необходимо действовать решительно и как можно быстрее добиться подтверждения от высших судебных инстанций. Нельзя терять ни минуты. Из какого-то ребяческого самолюбия Сутеру очень важно прибыть в Вашингтон раньше официального курьера, который доставит известие о приговоре. Он сам появится в сенате.

Этот Томпсон, какой честный человек, думает он, надевая великолепную кружевную рубашку. Господь, я никогда не сомневался в Вас, добавляет он, натягивая высокие ботфорты.

Я Вас благодарю, я Вас благодарю, выкрикивает он во весь голос.

Вот он расправляет манжеты, застегивает на поясе тяжелую портупею с револьвером. Наконец-то мне оказана справедливость.

Справедливость!

Он нахлобучивает фетровую шляпу и смотрится в зеркало.

Он счастлив и улыбается, быть может, в первый раз за всю свою жизнь.

Хохот разбирает его при мысли о том, какую штуку он сыграет с официальным курьером, опередив его в Вашингтоне и привезя такую новость лично! Боже, да это гром среди ясного неба! Я проскачу по узким дорогам Сьерры; по пути сообщу обо всем падре Габриэлю. Вот еще один честный человек. Уж он-то будет рад, а Шенон у меня теперь попляшет. Теперь я им задам жару, теперь тут всем заправлять будем мы. Со мной поедут Билл, Джо, Нэш, ну и хватит. Переночую у мормонов и через Небраску, Миссури, Огайо ворвусь в Вашингтон как ураган. Нужно, чтобы трое моих индейцев ехали со мной до федеральной столицы, мы въедем туда на конях. Только бы мормоны переправили меня через Плэтт-Ривер, там я сяду на поезд, говорят, он уже ходит в местах, где живут монахи.

Ах! Честные люди, смелые люди…

Он так спешит, что даже не предупреждает об отъезде сыновей и, только уже прыгнув в седло, кричит Мине, прибежавшей с задних дворов: «Скажи молодцам, что я еду в Вашингтон! Мы победили, мы победили! Делу конец. Объясни им все. Пошли к ним Марше. Теперь все в порядке. До встречи, моя расчудесная, до скорого!»