– Ты им сказал?

– Нет, а надо было?

– Нет.

Он садится. Не рядом со мной, а в кресло напротив. Наклоняется и смотрит на огонь.

– Мне жаль, что твой отец…

– Мне тоже, – отвечаю я.

Мы замолкаем. Как ни странно, в этом молчании нет никакого напряжения, неловкости, и я заворачиваюсь в него, как в пушистый плед. Я подбираю под себя ноги и рассматриваю знакомое лицо, заросшее щетиной.

– Тебя тоже это взбесило?

– Что? – Он наклоняет голову, и наши взгляды встречаются.

– То, что сказал мой отец.

– Это гадко, но я стараюсь не обращать внимания. А ты думала, я психану?

Я кладу в рот кусочек картошки и пожимаю плечами:

– Ага. Старый ты уже дал бы ему по шее.

Губы Тайлера растягиваются в улыбке:

– Старый я? Значит, ты считаешь, что есть новый я?

Я киваю, потому что глупо это отрицать. Тайлер очень изменился. С каждым годом он становится умнее, лучше, сдержаннее. Прошлым летом я думала, что он достиг совершенства, однако ошиблась. Он старался сдерживаться, но легко выходил из себя.

– Считаю. – Я смотрю на Тайлера с прищуром, пытаясь прочесть правду у него в глазах. Мешают отблески огня.

– Это хорошо, – задумчиво произносит он, – значит, я не зря прожил целый год без тебя. Не напрасно все испортил.

Он отворачивается и смотрит на огонь. Я чувствую ком в горле. Я так тебя любила!

Нет, я не ненавижу Тайлера, как целый год уверяла Рейчел; это ложь. Я сказала Элле, что не хочу его больше видеть, но это тоже ложь. Я не в силах его ненавидеть. Я просто злюсь. Злюсь на то, что мои чувства к нему перегорели, и на него, потому что он виноват.

Я хочу вернуть то лето. Хочу снова оказаться в Нью-Йорке, на крыше дома, и чтобы Тайлер говорил мне красивые испанские слова, и чтобы мы не обидели Дина, и чтобы отец, Элла, Джейми и все остальные нас поняли. И чтобы он остался со мной.

Я хочу, чтобы все было по-другому, а не так, как сейчас.

Я хочу любить тебя!

Хочется сделать что-то хорошее, и я подвигаю к нему тарелку с картошкой. Тайлер с улыбкой качает головой.

– Та еще семейная поездочка, да?

– Ага, – со смехом отвечаю я. – Было бы не так ужасно, если бы вы с моим отцом не…

Прикусываю губу. Хоть бы он не услышал!.. Да, как же, он ловит каждое мое слово.

– Ты хотела сказать, если бы мы не поехали?

Я пожимаю плечами и рассматриваю компанию молодежи за соседним столом. Они пьют коктейли и весело хохочут. Хорошо им!

– Да, – говорю я, не отрывая взгляда от лица Тайлера. Мне больше не больно на него смотреть. – Но я беру свои слова обратно.

– Берешь обратно? – удивляется он.

– Да. Я рада, что ты здесь, – едва слышно сознаюсь я. И добавляю еще тише, подвинувшись и кивая на освободившееся место: – Посиди со мной.

Тайлер внимательно изучает выражение моего лица – не может понять, шучу я или нет. И наконец встает. Он двигается медленно и осторожно, как будто боится меня задеть. И садится, оставив между нами сантиметров десять.

– Иден, чего ты добиваешься?

– Что? – тупо переспрашиваю я.

– Чего ты от меня хочешь? – спокойно, без малейших признаков раздражения спрашивает он. И ждет ответа.

– Честно? Я хочу, чтобы все было, как раньше. Чтобы никто о нас не знал. Чтобы все оставалось тайной. Так было проще, – перестав терзаться сомнениями, выкладываю я.

– Ты ведь знаешь, что так не могло продолжаться, – отвечает Тайлер.

Его глаза блестят, отражая огонь в камине.

– Знаю, – говорю я, не отводя взгляда. – Но тогда ты бы остался.

Тайлер качает головой и смотрит вдаль, проводя рукой по волосам, затем переводит взгляд на меня:

– Я не из-за этого уехал, Иден.

– А из-за чего?

– Я тебе говорил.

Сейчас до меня доходит: я злюсь не потому, что он уехал, а потому что я не знаю, почему он уехал.

– Скажи еще раз.

Тайлер трет глаза.

– Хорошо, попробую еще раз, – хрипло шепчет он. – Я хотел разобраться в себе. Я не знал, что делать и куда идти. С Нью-Йорком было покончено, и что дальше? Мне было плохо, понимаешь? Я не должен был снова начинать курить травку. Я не должен был бить твоего отца. И мстить своему. Единственное, что меня удерживало, – это ты. Ты мне очень помогала. Я боялся тебя… подвести, что ли.

Он ненадолго замолкает, и я вспоминаю, что все это он мне уже говорил. Прошлым летом, перед тем как уехать, только тогда я его по-настоящему не слушала, слишком погруженная в свое горе.

– Я знаю, что натворил глупостей и зря обвинял во всем своего отца. На самом деле у меня всегда был выбор. Я сам испортил себе жизнь, хотя мог поступить по-другому. Нью-Йорк и турне были лишь началом. Я уехал, Иден, потому что не хотел больше совершать ошибки. Я хотел стать лучше – не ради тебя, а ради себя самого.

Тайлер умолкает, опустив голову. Мне тяжело дышать, в горле пересохло от необъяснимого чувства вины. Я убеждаю себя, что ни в чем не виновата, но сама себе не верю. Я виновата, что ударила его вчера утром. Кричала на него на Голливудском холме. Не понимала его, ненавидела, вместо того чтобы поддержать. Я просто эгоистка! Я жаловалась и хныкала весь год, потому что он оставил меня одну. Если бы он остался, он бы не смог так сильно измениться. Мой папочка устроил бы ему веселую жизнь. Вместе с Джейми. Ему пришлось бы ходить по тем же улицам, что и его отец, выпущенный из тюрьмы, и наши бывшие школьные друзья. Воздух Санта-Моники оказался бы для него слишком губительным.

– Тайлер, с чего мне начать? Как мне попросить прощения? – шепчу я.

– Это я должен просить прощения, – отвечает он, глядя мне в глаза. – Прости. Прости, что я уехал. Я думал о себе, а должен был – о тебе. Ты права: я оставил тебя разгребать все это дерьмо. Нельзя было исчезать. Следовало сказать тебе, что я в Портленде. Следовало вернуться раньше. Я испортил все, что между нами было, и самое страшное, я не знаю, могу ли это исправить, хочешь ли ты этого…

Я не в силах выдавить ни слова. Сердце выскакивает из груди. Как бы я ни убеждала себя, что ненавижу Тайлера, на самом деле я просто скучала по нему. По его голосу, улыбке, прикосновениям. Зачем отрицать. Но все ужасно запуталось. Он живет в Портленде, а я в Чикаго. Отец и Элла не принимают наших отношений. Джейми нас презирает. Нашим друзьям за нас стыдно.

У нас нет будущего – не потому что мы не любим друг друга, а потому что это невозможно.

Мы продолжаем смотреть друг другу в глаза, и больше всего на свете я хочу обнять его. Однако знаю, что нельзя. Поэтому засовываю руки между коленей и держу их там.