Сегодня у нее была такая возможность, Алекс признался, чтоэто он послал женщину с автоматом. Он хотел запугать таким образом Алису, нолишь разозлил ее. Сегодня Алекс был в ее руках, ей стоило нанести только одинудар… Но Алиса не сделала этого по двум причинам. Во-первых, не хотела убиватьникого в собственной квартире, тем самым давая следствию улики против себя. Иво-вторых, Алиса хотела мести страшной, прочувствованной, полноценной, ей недостаточнобыло убить человека, не сознающего, что с ним происходит. И самое главное –даже эта месть была второстепенна. Главное было – достать косметичку с еесодержимым, достать ключ от ее мечты, ключ от „Серебряного сокола“.

И вот теперь Алиса стояла возле больничной стены и смотрелана кучу прошлогодних листьев. Косметички не было. Алиса огляделась по сторонам,будто больничные корпуса или здание морга могли ответить ей, куда делосьспрятанное здесь сокровище.

Если бы косметичку нашли бандиты, от которых она удираламинувшей ночью, Дух так или иначе упомянул бы об этом. Хотя возможно, что онивернулись сюда позже, после того как Алиса убежала от них…

Еще раз оглядев больничное здание, Алиса остановила свойвзгляд на окне второго этажа. Она вспомнила, как, зарывая в листья косметичку,заметила движение за этим окном. Может быть, тот, кто следил тогда за ней,увидел и куда делась потом косметичка?

„Нужно будет, – подумала Алиса, – когда стемнеет ибольшая часть врачей разойдется по домам, пробраться в больницу и выяснить, ктостоял у этого окна и что он видел“.

Велора Михайловна Сырникова внезапно проснулась. Честноговоря, такого с ней не бывало ни разу в жизни: сон у Сырниковой был отменный,как говорила ее тетка Елизавета – чугунный сон. Но сейчас она проснулась откакого-то неясного предчувствия или от едва различимого звука. Сырниковаприслушалась.

В ночной больнице было тихо, только где-то в хирургиинегромко бормотали водопроводные трубы да изредка гулко всхрапывала соседка попалате Анна Поросенко. Сырникова позавидовала соседке и попыталась уснуть, ноне тут-то было. Что-то мешало ей, что-то ее тревожило. Попытавшись устроитьсяпоудобнее, Велора Михайловна повернулась на бок, больничная кровать жалобноскрипнула, и в ту же секунду обострившийся в ночной тишине слух уловил еще одинедва слышный скрип. Возле двери палаты скрипнула половица. Сырниковаповернулась на этот звук, но в комнате было так темно, что ей не удалось ничегоразглядеть, хотя и показалось, что возле двери вырисовывается что-то еще болеетемное, чем окружающая темнота. Она подумала, что разыгрались нервы и мерещитсяпоэтому всякая чушь. Еще подумала, что придется теперь просить у сестрыснотворное, а Сырникова всю жизнь считала тех, кто принимает снотворное,неженками и кривляками.

И в это мгновение пол снова скрипнул. Сырникова замерла,задержала дыхание, вслушиваясь в ночную тишину, не веря своим страхам. Вкомнате было душно, сонное дыхание трех женщин создавало ощущение покоя. Сновавсхрапнула Поросенке, перевернулась, простонав пружинами койки, и отчетливопробормотала во сне: „Показатели за четвертый квартал определенно занижены“.Сырникова подумала уже не разбудить ли невозмутимую Анну и не поделиться ли сней своими глупыми страхами, но потом представила, как та будет тупо смотретьна нее спросонья, и передумала. Она неподвижно лежала, почти не дыша,всматриваясь в густую темноту и вслушиваясь в едва различимые ночные шорохи.Вдалеке на посту дежурной медсестры раздавались приглушенные голоса – видимо,кому-то из больных понадобилась помощь, а может быть, пришел к этойвертихвостке поболтать дежурный ординатор. Велора Михайловна с завистьюпредставила себе ярко освещенный настольной лампой пост, электрический чайник,коробку с печеньем…

Пол снова скрипнул, и на этот раз гораздо ближе к еекровати. Сердце Велоры билось, как птичка в лапах кота, лоб от страха покрылсяхолодным потом. Она окончательно решилась разбудить Анну, пусть даже та высмеетее, назовет паникершей и трусихой… Велора приоткрыла рот, чтобы вполголосаокликнуть спящую соседку, но в это самое время сгусток темноты метнулся к еекровати, и сильная рука зажала рот платком, пропитанным какой-то остро инеприятно пахнущей жидкостью. Сырникова попыталась вскрикнуть, вырваться,подняться… Но сильные руки страшного ночного гостя прижимали ее к койке, недавая возможности пошевельнуться. Сердце Велоры Михайловны, и без того бившеесяу нее в горле, заколотилось с немыслимой, невозможной частотой и, не выдержавэтого напряжения, остановилось, как останавливаются часы, если сверх пределаперекрутить их пружину.

Почувствовав, что женщина на кровати у окна пересталасопротивляться, ночные гости бесшумно переложили ее на складные носилки ивынесли в коридор. Там они чуть ли не бегом донесли безжизненное тело до лифта,пронесли мимо дремлющего дежурного, который приоткрыл было один глаз, но,увидев, что человека на носилках несут не в больницу, а из нее, решил, что этоему снится, и снова погрузился в глубокий и здоровый сон.

На улице людей с носилками поджидал фургончик „Скоройпомощи“. Носилки вкатили через заднюю дверь, санитары вскочили в боковую, ифургончик сорвался с места.

И только когда „Скорая“ далеко отъехала от больницы,сидевший рядом с носилками мужчина кавказского вида, почувствовав неладное,пощупал у Сырниковой пульс. После этого он смачно выругался и мрачно уставилсяна одного из „санитаров“:

– Вы, работнички хреновы! Вам ведь велели ее живуюпритащить!

– Что значит – живую? – отозвался один из„санитаров“, тот, что повыше и похудее. – Она и была живая… Померла, чтоли? Ну так ее разэтак! – Он наклонился над телом на носилках и вгляделся влицо мертвой Сырниковой, на котором свойственное Велоре Михайловне при жизнипостоянное недовольство постепенно переходило в абсолютное безразличие смерти. –Да ешь твою плешь! Эта же вообще не та!

– То есть как это не та? – Кавказец приподнялся насиденье, медленно багровея и наливаясь яростью. Вы что – еще и бабу перепутали?

– Да поди разберись в темноте, – оправдывался„санитар“, – мы взяли то, что лежало… Кровать та самая была, около окошка…

– Точно не та? – еще раз переспросил Дух.

– Точно, – растерянно отозвался „санитар“. –Эта – худая, старая очень и с усами, а та была вроде помоложе и с видупопригляднее…

– Может, тебе она теперь старше кажется, оттого чтомертвая?

– Да нет, Дух… та точно была помоложе, и усов не было.

– А по мне, – вступил в разговор второй„санитар“, – все бабы, которым больше сорока, на одно лицо. Поди ихразбери…

– Да ты, Крыса, ее и не видел! Мне ее старушенция изморга показывала.

– Тихо! – заорал Дух. – Нечего по ерундебазарить! Оба хороши! Теперь-то что делать? Не возвращаться же в больницу – всеравно в темноте нужную бабу не найдете, черт ее знает, куда она делась. Может,ее перевели или вообще выписали. Теперь от этой еще избавляться надо. – Онзлобно покосился на труп Сырниковой.