Витька, кстати, налив брату раз-другой, понял, что тот стал воспринимать это как должное, и просто послал его к черту. Леня, правда, не сразу понял, и тогда Ермакову-младшему пришлось применить против такого бессовестного паразитизма силу. А на деревне Леня всем был должен, поэтому в долг ему никто уже давным-давно не давал.

Тунеядец и пьяница с нетерпением дожидался дня пенсии и брался за свое грязное дело: вымогал у матери деньги. Старуха сговорчивой была не всегда, и несчастному сыну иногда приходилось сильно нервничать. Если же Евдокия Федоровна, желая поскорее избавиться от назойливого визитера, кидала ему в лицо как минимум половину пенсии, Леня начинал ее умолять снять с книжки сбережения, накопленные ею на случай смерти, обещая после наступления таковой и без этих денег все устроить «как у людей».

Конечно, при таком раскладе жизнь старухе медом не казалась. Сварливей и сварливей она становилась, как казалось Лене. И, как предполагал анонимный автор письма, в один прекрасный момент сыну это и надоело. Вряд ли он осознавал, что лишается главного источника средств на пропой, но в состоянии аффекта бывает и не такое.

Конечно, в найденном Милославской письме вся эта информация содержалась в значительно более сжатом виде, но благодаря своей логике, Яна быстро восстановила в своем воображении полную и яркую картину взаимоотношений матери с сыном.

— Ну, Леня, держись, — задумчиво пробормотала Милославская, строя уже в уме план разоблачения Ермакова-старшего.

Она аккуратно свернула записку, положила ее назад в сумочку, закурила еще одну сигарету и взялась наконец за кофе, который, кстати сказать, у нее едва-едва не убежал, намереваясь добавить ей хлопот по чистке плиты.

Яна делала глоток за глотком и не чувствовала вкуса напитка, потому что всецело была поглощена новыми соображениями насчет хода расследования. После принятия душа, который, по мнению гадалки, должен был «смыть» с нее всю негативную энергию, накопленную за день, она решила мчаться снова в Багаевку и во всеоружии, дарованном ей автором анонимной записки, взяться за Леньку. Милославская пыталась спланировать как можно более хитроумный и стопроцентно верный путь его разоблачения.

В эти мгновенья ей думалось и о том, насколько банальным оказалось это дело. «Заурядная бытовуха», — с некоторым успокоением мысленно заметила она, и в ее сознании воспроизвелась информация о многочисленных, все учащающихся в последнее время случаях отцеубийства детьми-наркоманами, пьяницами и просто мерзкими отморозками. Яна никогда не думала, что в расследовании такого рода преступления кому-то может понадобиться ее, экстрасенса, помощь. Но, как оказалось, к судьбе простой пенсионерки, безразличной государству, оказались неравнодушны ее дальние родственники. Что ж, Милославская не отказалась прийти им на помощь. Хотя, честно говоря, ею овладело некоторое разочарование: такие дела казались ей слишком скучными.

Гадалка затушила сигарету о дно пепельницы и сощурилась, потому что едкий дым, скопившийся за это время на кухне, ел глаза. Джемма мирно созерцала действия Милославской и ничем не выдавала своего присутствия, потому что знала: в такие минуты в уме ее хозяйки свершается какое-то непонятное собачьему существу таинство.

Яна не спеша, не прерывая потока мыслей, прошла в свою спальню, с удовольствием избавилась от пыльной и пропитанной потом одежды и накинула на плечи любимый тоненький махровый халат. Он был очень мягким и удобным, поэтому в сочетании с ощущениями после принятого душа всегда создавал чувство максимального комфорта, к тому же не сковывал движений, если, попав в плен сладкой дремы, Милославской вдруг хотелось повольготней раскинуться, распластавшись посреди кровати, в кресле или на диване.

Гадалка прошла в ванную и, включив наконец душ, стала наслаждаться приятной прохладой струек воды. Ей хотелось как следует расслабиться, потому что, хотя, как она теперь считала, многое уже было сделано, главное все же оставалось впереди.

Яна даже попыталась медитировать, представляя себя катающейся на морских волнах где-нибудь в Анталье или на каком-то солнечном острове, но это у нее не очень-то получалось, потому что суровые мысли все равно возвращали к реальности. Так уж гадалка была устроена: не доведя дело до конца, отдохнуть по-человечески не умела.

Через несколько минут, наскоро промокнув тело полотенцем, Милославская накинула халат и принялась приводить себя в порядок.

Громкий стук в окно заставил ее вздрогнуть.

— Господи! — воскликнула она, уронив расческу. — Кого это еще нечистая сила принесла?

Всунув ноги в тапочки, Яна засеменила к одному из окон, из которого можно было увидеть, кто к ней пожаловал. Еще не отодвигая занавески, она с одновременным удовольствием и разочарованием заметила машину Руденко: по приятелю гадалка очень соскучилась, но, зная, что он него не так скоро избавишься, в этот жаркий момент расследования не могла от души порадоваться его визиту.

Сам Семен Семеныч стоял немного в сторонке и, сняв свою форменную фуражку, отряхивал ее от пыли. Вздохнув, Милославская отодвинула занавеску, приоткрыла пошире форточку и, прильнув к ней, крикнула:

— Сема, я сейчас.

Увидев подругу, Руденко расплылся в широкой улыбке. Семена Семеновича Руденко знакомые, особенно коллеги по работе, гораздо чаще называли Три Семерки. Это прозвище давно и прочно прилепилось к нему, и сейчас уже никто не мог вспомнить, кто же первый наградил Руденко таким необычным псевдонимом. Яна же в неформальной обстановке чаще называла этого человека просто Семой, хотя в мыслях и у нее довольно часто проскальзывало «Три Семерки».

Пресловутое словосочетание, во многих ситуациях заменяющее Семену Семеновичу его имя, стало его вечным наказанием за предпочтение портвейна «Три Семерки» всем остальным алкогольным напиткам. Руденко довольно часто подыскивал повод принять на грудь и таким образом невольно постоянно демонстрировал окружающим это самое предпочтение. Куда уж тут было деться без прозвища?

При этом никому и в голову не приходило подумать, что Руденко — алкоголик, а таковым он и не был. Напротив, Семен Семеныч являлся в своем кругу человеком уважаемым. Он давным-давно работал в милиции, сейчас — в чине капитана, а до того — долгие годы просидев в старлеях.

Да, феерическое восхождение по служебной лестнице было создано явно не для Руденко. Он был простым честным российским ментом, не отягощенным особым интеллектом и не умеющим из кожи вон лезть перед лицом начальства.

Яна этого человека очень любила за широту его натуры, простоту, бесхитростность. Между ними давно установились дружеские отношения. Правда, доказывать крепость этой дружбы им в основном доводилось при встречах по рабочим вопросам. Они часто упрекали друг друга в отсутствии должного внимания, но тем не менее уже долгие годы факт оставался фактом. Яна, расследуя то или иное дело, порой была вынуждена обращаться за помощью к представителям полномочных органов, каковым и являлся ее приятель, Семен Семеныч. Он мог без проблем организовать для нее какую-нибудь экспертизу, фоторобот, погоню за преступником и все такое прочее.