Руденко, правда, далеко не всегда был сговорчив, и Яне порой приходилось подолгу склонять его к сотрудничеству. Проблема заключалась в том, что Семен Семеныч иронически относился к «потусторонней» деятельности Милославской. Он не верил ни в черта, ни в бога, и даже когда факт несомненного Яниного ясновидения был налицо, Три Семерки выворачивался наизнанку, лишь бы доказать, что случившееся — не более чем «дикое совпадение».

Милославской тем не менее была присуща та тонкая женская мудрость, которая посылается свыше отнюдь не многим представительницам прекрасного пола, и ей практически всегда удавалось «уболтать» друга идти в одну с ней ногу, хотя тот порой и был до конца уверен, что поступает по-своему. В Яне тайного двигателя своих поступков он видел далеко не всегда.

Нередко случалось и так, что интересы Семена Семеныча и гадалки совпадали. Милославская, например, могла взяться за дело, которое рано или поздно той или иной стороной оказывалось подведомственным милиции. Вот тут-то и начиналась жаркая пора сотрудничества приятелей. Оба, как говорится, просто сгорали на работе, а Три Семерки иногда начинал страдать «головокружением от успехов».

Званием капитана Руденко очень гордился, долго после повышения радуясь, что его наконец-то оценили по достоинству. Однако на самом деле — и Семен Семеныч в глубине души понимал это — он многим был обязан Милославской. Ряд громких преступлений был раскрыт фантастически быстро им и его помощниками именно под чутким руководством Яны Борисовны Милославской. При этом такое сотрудничество никогда не рождало в уме Семена Семеныча мысли об извлечении какого-то корыстного интереса из его отношений с гадалкой.

Милославская была одинока, а Руденко — женат, но это не мешало их общению, поскольку никакой любви, кроме платонической, основанной только и только на дружбе, между этими мужчиной и женщиной не существовало.

Семену Семенычу вообще никогда в голову не приходило греховодничать. Он был исключением из поговорки «Сколько волка ни корми, а он все равно в лес смотрит». И все благодаря его чудесной супруге, Маргарите Ивановне.

Жена Руденко была женщиной очень мягкой и добросердечной. Она умела вовремя обогреть благоверного теплыми словами, заботой. Не лезла с нравоученьями, когда видела, что он и без того не в духе, и — что особенно ценил сам Три Семерки и все его приятели — никогда не устраивала скандала, если Семен Семеныч возвращался домой навеселе. Всем вообще казалось, что кричать она не умела и не пробовала, как, впрочем, и вести тихую войну тоже. Поэтому в семье Руденко всегда все было мирно.

Кроме того, Маргарите Ивановне были подвластны все секреты кулинарного искусства, единственным печальным следствием чего был с каждым годом увеличивающийся в размерах живот ее супруга. Уродливым толстяком он не был, но отшучиваться, что это, мол, «трудовой мозоль», ему приходилось довольно часто.

Но жизни без проблем, даже в самых счастливых семьях, наверное, не бывает. Была проблема и в семье Семена Семеныча. Ее являл собою его наследник — единственный и неповторимый.

Он не был отпетым хулиганом или негодяем, но просто слов, убеждений, беседы «по-хорошему» никогда не понимал, и Руденко приходилось нередко применять в качестве средства воспитания «витамин Р», который он нервно и торопливо снимал с перекладины шкафа. Отсоединял металлическую пряжку и, высоко взмахивая ремнем, наставлял сорванца на путь истинный. Тот умолял о прощении, но не более чем через неделю совершал новое «преступление». Маргарита Ивановна, которая многие проделки сына от Семена Семеныча просто утаивала, в такие минуты пыталась остановить разбушевавшегося мужа, а потом тайком утешала провинившегося, прижав его к своей груди и тихо рыдая вместе с ним.

Руденко и самому было до боли жаль мальчишку, и в глубине души он понимал, что вечно занятый папаша не вправе ожидать лучшего от своего чада. Да и метод воспитания, являющий собой сочетание безграничной доброты матери с редкими вспышками отцовского гнева, он считал абсолютно ущербным. Тем не менее как только отпрыск совершал очередную пакость вроде взрыва реактивов на уроке химии, Три Семерки его снова нещадно порол.

— Жива-здорова? — спросил Руденко, обняв Яну и тихонько похлопывая ее по спине.

— Да, все слава богу, — улыбаясь, ответила она.

— Ты как?

— Потихоньку, — протянула Семен Семеныч, последовав за гадалкой в глубь двора.

— А я тут проездом был как-то, заглянул к тебе да не застал, и телефон не отвечает… Чего это, думаю… Ты что, ушла в подполье? — Три Семерки улыбнулся и хитро прищурился.

— Выходит, что так. У меня новое дело, Сема, — серьезно ответила Милославская.

— Да ты что?! — с нескрываемой иронией воскликнул Семен Семеныч. — Опять неземное какое-нибудь?

— Почему же, отнюдь. Самая обычная бытовуха, — ответила Яна, прикрывая за приятелем дверь.

Руденко небрежно скинул башмаки, фуражку повесил на крючок и, последовав приглашению хозяйки, прошел в ее кабинет. Развалившись на диване, он продолжил:

— И что же, расследуя бытовуху, ты тоже колдовством своим занимаешься?

— Пытаюсь, — ответила Яна, вспомнив последнее свое гадание.

— У-у-у, — протянул Три Семерки, — значит, наши дела совсем плохи, раз и в таких случаях народ милицией пренебрегает.

— Это милиция пренебрегает народом, — парировала гадалка и рассказала Руденко всю историю ведомого ею дела от самого начала.

— Ну и что же ты?! — с горящими глазами воскликнул он, — Едем! Повяжем его прямо щ-щас!

«Бедный Леня, наверное, выразительно икнул», — подумала Милославская, глядя на своего разгоряченного друга.

— Подожди ты, — холодно сказала она, беря в руки расческу, — не забывай, что анонимка не доказательство. Вот раздобуду что-нибудь неоспоримое, тогда и возьмем его.

— Ты как всегда права, — ответил Семен Семеныч, немного подумав, потом он звучно зевнул и перевел разговор на другую тему, начав перечислять очередные выходки городского криминалитета, с которым он продолжал неустанно бороться.

Милославская никогда не была равнодушна к этой теме, поэтому между приятелями сразу завязался живой разговор, несмотря на то, что Яна при этом смотрелась в маленькое зеркальце и облагораживала свою внешность при помощи косметики.

— Слушай, — обратился Три Семерки к гадалке, когда между ними более чем на тридцать секунд воцарилось молчание, — а у тебя пожрать что-нибудь есть?

Милославская округлила глаза, словно такая выходка со стороны Семена Семеныча была впервые, и сказала:

— Пожрать — навряд ли. А перекусить найду.

— Э, — Руденко махнул рукой, — понятно. Эники-беники, хрен, а не вареники? Знаю я твою кулинарию!

— И это твоя благодарность? — с шутливым возмущением воскликнула гадалка. — Не я ли тебя столько раз от голодной смерти спасала?