лесу. Разыскал он себе прекрасное место для дома (стана), вернулся на берег — из семидесяти-пяти человек убежало у него двадцать.

— Куды же они делись? — спрашивает.

— Гулять ушли. (А они сами начальниками захотели быть).

— Ну, да мне и этих будет, — сказал Степан. — Топерь, братцы, пойдем примемся за работу!

Сели на коней и отправились на разысканное место, и выстроили себе дом. Стенька выехал на охоту и увидел перву встречу: красна́ де́вица, от роду семнадцать лет, зовут Афросиньей, а отца Егором, из богатого дома. Размыслился Степан; хотел девицу погубить.

— Да что я ее напрасно погублю, лучше с собой возьму, пусть мне женой она будет.

Взял ее с собой; пожил несколько время, написал письмо, послал к ее отцу, матери.

— Дочери своей больше не ищите.

И сколько родители ни старались, чтобы выручить из Степановых рук свою дочь: деревни четыре собрали народу и весь лес окружили. Подошли к Степанову дому, и разбойники все дома были. Увидал один толпу народу: кто с дубиной, кто с топором, кто с косой и ружьём; взбёг к Степану и говорит:

— Ну, атаман, видно, батюшка, мы пропадем!

— Что такое? Еще не родился на свет тот, кто меня погуби!. Где народ?

— Наш дом они окружили, атаман!

Приубрался Степан в оружию, вышел на крыльцо и громко вскричал:

— Ну-ка, подданные, садитесь скорее верхом! Не видите что у нас?

Сели верхом, Степан вперед поехал, и народ расступился.

Сели и поехали. Вернулся Степан назад к толпе народа и говорит громким голосом им:

— Ну, что вы хотели меня пымать? Разве я зверь какой? Не волк не медведь, разве вы не видите?

Толпа остолбенела: ровно болваны стоят. Взял Степан в руку плеть и погнал их от дома, как овец. Старик и бросил о своей дочери стараться. Степан остался с Афросиньей жить. Прожил он год, и забрюхатела она; родился у них сын. Дал Стенька ему имя Афанасий.

После этого прожил он три года и вздумал выехать на берег Волги разгуляться. Было у него подданных с ним восемь человек. Увидел он, что ба́ржа небольшая бежит.

— Хоша нас, братцы, мало, а силы попро́бовам!

Кидает с себя епанчу, расстилает на воду.

— Садитесь!

Сели на епанчу. Громко вскричал:

— Ну-ка, братцы, грянем!

Догнали баржу, лоцманов в воду покидали, капитана подвесили на дерево и обобрали все имущество.

— Вот нам, братцы, добыча! Мы, так я думаю, поселимся на Волге.

— Как, атаман? Топерь есаул у нас старый; кого выбрать? Он в отставку хочет.

— А разве не́кого? А вон у меня есть Абсаля́мка; будет всеми делами моими управлять!

Уехал Стенька домой и говорит молодой жене:

— Ну, Афросинья, последние дня с тобой живем! Я тебя к отцу отправлю; только я тебя не обижу. Есть у меня семь коней; навьючу на них серебра и меди, а золота-то понюхать и самим нечего.

Девка была его словам рада, ждет не дождется.

Собралась вся шайка, семьдесять-пять человек (во время разъезда пристали); вышел Стенька на крыльцо.

— Ну-ка, братцы, много ли нас?

— Семьдесять-пять человек.

— Ну вот, осталось пятьдесят, а теперь опять прибавка. Ай-да, кто хочет, на Волгу! Кто охотники — вперед!

Все вскричали, кроме есаула:

— Все желаем тебе служить! Пойдем!

— Я желаю подальше выбрать место. Слыхали про Жегулинские горы? А только вот что: есаула надо выбрать.

— Кого желаешь, атаман, того и сажай в есаулы!

Он еще раз подтверждает:

— Вот я желал бы Абсалямку!

— Ну, и мы желаем его! — вскрикнули все. — Он человек хороший и проворный и все искусства знает. Выходи, Абсалямка, вперед! Командовай!

Вышел Абсалямка вперед, крикнул:

— Ну, робята, слушайте как атамана, так и меня! Мы скоро в поход пойдем по деревням; где что попадется, все тащить, зря не бросать!

— Это, — отвечает шайка, — наше дело: мы не проглядим что ви́сло висит!

Степан вскричал громким голосом:

— Оседлайте таких-то лошадей и насыпьте полны мешки серебра и меди, привяжите покрепче, да вот таких-то четыре коровы! Сегодня я отправляю жену на село. Ну, есаул, выведи на дорогу, смотри, чтобы худого ничего не было!

Вывели семь лошадей с мешками и четыре головы коров и привязали друг за дружку; на переднюю лошадь самоё посадили. Есаул вывел на дорогу и указал ее дом. На другой день Степан приказал ехать в Жегулинские горы. Оседлали коней и пошли упорством на Старо-Черкасску губернию; открыли огонь, сделали битву такую, что побили неприятелев триста тысяч и забрали город. Возвратились отту́дова упорством на Саратовскую губернию. Кроволитие тут у них было такое, что побили сто-восемьдесят тысяч человек, забрали Саратов город. Из Саратова выступили в Жегулинские горы, приискали удобное место, покопали себе землянки, устроили все в порядок. Стенька стал выезжать на Волгу, разбивать суда и вздумал раз съездить в Саратов город. Приехал туда и увидел у одного богатеющего купца прекрасную дочь, под названьем Марья Федоровна, и так ему захотелось ее к себе забрать в супружество. Дожидался он, когда она на разгу́лку или на балкон выйдет. Через несколько времени выходят на балкон и выносят большой самовар; купец с купчихой садятся чай кушать, и дочь их выходит. Стенька напустил воды, раскинул кошму и подъехал к балкону; взял купеченскую дочь из-за стола, посадил на кошму и с собой увез в Жегулинские горы. Купец: «Ах, доржи, лови!» Не тут-то было.

Стал Стенька выходить на́ берег и не стал никому давать проходу: ни одной барже, ни расшиве. Стали доносить государю, царю Ивану Васильевичу:

— Царь Иван Васильич! Стенька Разин не дает проходу ни пешему, ни конному и по Волге разбивает баржи, и купеченски и даже казённы.

Отписыват царь Иван Васильич Стеньке:

— Степан, ты разбивай хоть купеченски, а мои не трог, а то я на тебя пойду упорством!

Степан отвечает царю:

— Вы на своих баржах делайте знаки, а если желате итти на меня упорством, милости прошу в Жегулински горы. Если вы хотите мне дань платить, то платите мне за каждый проезд и кладите знаки, а не хотите, я тогда упорством пойду до Москвы!

Подумал царь Иван Васильич над Стенькиными словами:

— Чем хочет взять? Семьдесят-пять человек и до Москвы хочет дойти!

И вздумал то, что он в Старо-Черкасской губернии триста тысяч побил, под Саратовом сто-восемьдесят тысяч.

— Ну, у меня столько силы нет, значит, я в его руках.

Собрал дань и отослал Стеньке.

— Поло́жьте, Степан, сколько за лето возьмете, за прокат — я заплачу́.

Сейчас взял, на казенных баржах сделал знаки, и с того времени Стенька стал казенные баржи пропускать,