ропот,

Справа бабочки летают, мягко крыльями шурша.

…Свет свечи на занавеске:

То ли тени, то ли фрески.

Непросохший серый слепок проступающей зари,

Будто глина в пальцах нервных.

Или вспышки спичек серных

Заколоченную память освещают изнутри…

Берег

Так в руинах бросали Трою,

На ветра с четырёх сторон.

Этот берег оставлен мною,

Под литавры и ропот волн.

Шумно, празднично. Вот и ладно.

Разгуляйся, душа, умри.

Так красиво горит, так жадно

Погребальный костёр зари.

Пусть пылает. А что сгорело…

Рыжей пеной забрызган плёс.

Будто амфора, опустело

Тело, полное диких грез.

Всё забудется: запах груши,

Липы, лавочки в два ряда.

Отлетают от тела души,

И не знает никто – куда.

Кисть янтарного винограда,

Шелест паруса за спиной,

Плач дриады, огонь заката…

Всё забудется. Так и надо:

Этот берег оставлен мной.

Пламя осени

Тусклым пламенем озарится

Лоно гиперборейских вод.

Осень, дикая кентаврица,

Рыжей гривой своей трясёт.

Чистым золотом листопада

Платит лучникам Аполлон.

Злая маленькая наяда

Аполлона взяла в полон!

Знойный ветер спешит напиться

Из ручья ледяной воды.

Осень, рыжая кентаврица,

Заметает свои следы.

И пока не погасло пламя,

И пока не иссяк родник,

Кружат во́роны над холмами

И летит лебединый клик.

Искры, дым, облака, туманы.

Но поэты давным-давно

Разучились слагать пеаны —

Сквернословят и пьют вино.

Феб разгневан. И нет спасенья

От его раскалённых стрел!

Лист берёзовый, лист осенний

В заходящих лучах сгорел…

Идиллия с белой коровой

Тысячеглазый Аргус.

Царственный месяц август.

С боталом по лугам бродит бедняжка Ио.

Джинсы, махровый свитер.

Старый кобель Юпитер.

Черная кошка-ночь ласкова и ленива.

Дальний растаял гром.

Баба стучит ведром.

У олимпийцев сплин после ночной попойки.

Сонно пропел петух.

Сонный, как бог, пастух

Длинным, как жизнь, кнутом гонит корову к дойке.

Сжалься, Юнона-мать!

Некуда мне бежать,

Все корабли ушли, все сторожа при деле:

Байки плетёт Гермес,

Пчёлы жужжат окрест…

Аргус глаза закрыл – все ему надоели!

Лорелея (идиллия)

1

Лишь в небесах погаснет вечер,

и догорят в костёле свечи —

над гладью вод, при свете звёзд

сестра угрюмого Борея,

сирена Рейна, Лорелея,

играет золотом волос.

Зефиры сонного залива

листают летопись лениво.

Там что-то слышится? Ветров

тысячелетние напевы?

Или прекрасной юной девы

печальный и тревожный зов?

Ты долго странствовал по свету.

Но где ты слышал песню эту?

В садах Элизия? Во сне?

А, впрочем, всё теперь неважно:

Судьба, как парусник бумажный,

покорна ветру и волне.

А голос ближе. Выше скалы.

Дай отдыха душе усталой!

С гор надвигается гроза.

Вот чайка медленно взлетела.

На отмели осталось тело

и порванные паруса.

2

По плитам старого погоста,

где каменного замка остов,

столетья ливнями прошли.

И крыша ржавая промокла.

И витражей цветные стёкла,

как розы в парке, отцвели.

И только эхо. Хлама ворох.

Дыханье ветра. Веток шорох.

Шуршанье выцветших страниц —

сюжет печальной старой сказки.

И на холсте подтёки краски.

И окрики летящих птиц.

Как пара крыльев – дрогнут руки.

Но в пустоте увязли звуки:

ручья журчанье, скрип ворот.

Туман. И жёлтая аллея.

И мраморная Лорелея —

сирена северных широт.

Философские камни

«Научимся ли жить и веровать в рассвет…»

Научимся ли жить и веровать в рассвет?

Превозмогая боль, отчаянье и страх —

так учатся ходить на сломанных ногах,

у смерти сторговав ещё десяток лет.

Так пробуют летать. Во сне. А наяву

стараются забыть про небо и смириться:

то чинишь старый плащ, разодранный по шву,

то кормишь из руки озябшую синицу…

Все по уши в делах. И каждый о своём.

Про то, что денег нет. Про аспирин и клизму.

Побитых учит жизнь простому оптимизму:

у мёртвых не болит, а стало быть – живём.

А стало быть, живи и веруй – заживёт.

На то она и жизнь – то штопает, то ранит.

Ещё придёт весна. Ещё растает лёд.

Вернутся журавли. И солнце утром встанет!

«А смерти – нет. Материя чудит…»

А смерти – нет. Материя чудит,

шутя меняя образы и лица.

Пускай душа напрасно не болит,

с ней ничего худого не случится.

Когда-нибудь придёт и мой черёд

(когда и где – пока никто не знает).

Но, если диалектика не врёт,

материя – она не исчезает!

Откроются иные рубежи.

Прошитое то крестиком, то гладью,

цветное полотно моей души

я завещаю радугам на платья.

«Будто кто обокрал. Будто предал неведомый кто-то…»

Будто кто обокрал. Будто предал неведомый кто-то.

И томится душа, будто жаль неизвестно чего.

Оглянись на ходу: вслед глядят желтоватые окна.

Или в спешке, как ключ, забываешь себя самого?

Жизнь, как жёсткий вагон. На ближайшем сойди полустанке,

чтоб