пыли,

молчал и понимал: мне очень плохо…

Он мне дарил цветы и леденцы.

Он рисовал воздушные дворцы.

И облака. И радугу над морем.

Я, медный крест держа, как пистолет,

кричала: «Никакого Бога нет!

Всё – фарс и фарисейство!» Он в ответ

кивал и обещал: «А мы поспорим!»

Но у судьбы короткий разговор

и собственный расклад по всем вопросам:

то в стену – лбом, то мордой – об забор,

то гирей – по башке, то в лужу – носом…

А он читал молитвы наизусть

и ждал, что я чему-то научусь —

не вдруг, но постепенно, раз за разом:

держать ладонь подальше от огня,

не гнать телегу впереди коня…

…Уходит солнце на закате дня,

но ты… Но ты не покидай меня,

мой Светлый Ангел с фонарём под глазом!

Явление следующее

Влетел… Присел на табуретку…

Смахнул слезу, ругнул погоду…

Татьяна Хлебцевич

Душевной ржавчиной отмеченный,

как боцман затонувшей лодки,

опять знакомый ангел вечером

в дверь постучит, попросит водки…

В варенье стряхивая пепел,

закурит зло и неуклюже.

А взгляд сухой, как будто не пил.

А за окном всё глубже лужи.

Так несмешно и одиноко

летает лист по ветру плавно.

Всё тяжелее верить в Бога.

А в самого себя – подавно.

Стихи про дождь, про ветку клёна

начнёт читать. А голос тонок.

И вдруг заплачет обречённо,

как потерявшийся ребенок.

Как ёжик, выпустит колючки.

Хотя в душе не возражает,

чтоб кто-то взял его на ручки

и подарил воздушный шарик,

чтоб улететь…

Но это вовсе

неразрешимая задача.

Он «Тоника» налить попросит,

под стол стыдливо крылья пряча.

Вздохнет: мол, курица не птица!

Потом, не веруя в спасенье,

шагнет в окно и растворится

в рассоле полночи осенней.

«У ангела нелётная погода…»

У ангела нелётная погода.

С утра знобит. И крылья – словно плети.

И календарик будущего года

закапан воском прошлого столетья.

Он истину, затёртую до фальши,

устал держать за чистую монету!

Засунуть бы её куда подальше.

Напиться с горя.

Да здоровья нету.

Под тяжестью глобального вопроса

устал, как бобик. И не верит в чудо.

Дождаться бы хорошего прогноза,

да улететь ко всем чертям отсюда!

Весенняя молитва

Когда же кончится зима?

Что за стихия, в самом деле:

заносы снежные в апреле

такие, что сойдёшь с ума.

Достать бы с антресолей валенки!

Неделю – снегопад, как бешеный.

Как будто тюлем накрахмаленным

слепые окна занавешены.

Соседка прячется в доху.

На катерах не видно палубы.

Народ ночами пишет жалобы

Тому, Который Наверху,

что выше крыш и снежной гущи,

и президента вместе с Думой.

Куда глядит, о чём он думает,

Всевидящий и Вездесущий?

Грехи ли? Души ли больные?

Век зол. А время бессердечно.

У Бога нервы не стальные,

да и терпение не вечно,

глядеть, как мир от жиру бесится:

чем больше благ – тем меньше счастья.

И вот Он снегом занавесился,

ушёл в глобальное ненастье.

Мы так Ему осточертели.

Он видеть нас уже не может.

А мы до слёз… до нервной дрожи

ждём божьей милости капели!

А вот нам этого не светит?

Пришла пора за все делишки

уже платить?

А мы, как дети,

отважно писаем в штанишки,

смешно размазываем сопли

и обещаем быть послушными…

А вдруг никто уже не слушает

и нашу ложь, и наши вопли?

Ах, наши души из материи

нежнее пластика и стали.

И мы устали. Так устали

от суеты и от безверия.

О, Господи, хотя бы лето

оставь! Ладошки, как ледышки.

Дай радости. Тепла и света.

И праздника. И передышки.

11 апреля 2005 года

Пасхальная молитва

Шурша и копая словесную груду,

навзрыд ненавидя и слёзно любя,

я верую, Господи, всякому Чуду,

в котором Ты щедро являешь Себя!

Я верую в Солнце. Я верую в Ветер.

В Траву на Поляне. В Пчелу на Цветке.

В Прозрачность Ручья. В Тишину на Рассвете.

И в Жёлтый Песок, где копаются Дети.

И в Вечность. И в Букву на Белом Листе.

Я верую, Господи, верую свято

в Твоё Воскресенье и Тяжесть Креста.

Так верит страна в Непродажность Солдата.

Грешна, уходящая в ночь без возврата,

так верит Душа, что с рожденья Крылата,

Свободна, Бессмертна, Светла и Чиста…

Часы с кукушкой

«Я хочу тишины. Чтоб часы неназойливо тикали…»

Я хочу тишины. Чтоб часы неназойливо тикали.

Чтоб сияла луна за окном, как начищенный таз.

Чтобы новый журнал… двадцать раз перечтённая книга ли

шелестела в руках, засыпающий радуя глаз.

Чтоб цветной абажур. А внутри пожелтевшая лампочка.

И, как в детстве когда-то, неслышно, тишайшая чтоб

в спальню полночь вошла, будто бабушка в фетровых тапочках,

и ладошкою мягкой и тёплой потрогала лоб.

И не надо кривляться. Не надо словами жонглировать,

как ежом и гранатой в каком-то