нервозном бреду.

Я закрою глаза, запахну свой халат кашемировый,

и на дно тишины, как подводная лодка, уйду.

Сбивчивый такой полёт мечты

Сложилось что-то там, на небесах

издалека похожее на фигу…

Моей судьбы почитаную книгу

листает ветер. В солнечных часах

сломались стрелки. И кукушка голос

утратила. Возможно, навсегда.

И как теперь определить, когда

ложиться спать?

Ночами иногда

мне снится, будто небо раскололось.

И я пытаюсь половинки сферы

слепить. (Потом чернилами замажу!)

И вот в зенит, сквозь облачную кашу

летит мой самолётик из фанеры.

И я лечу. И оставляю след.

И ангелам машу: «Привет, привет!»

Такой вот сон. Поэт я или нет?

Поэты, мы, ни в чём не знаем меры.

Да вот беда: в какую из сторон

ни поверну – налево ли, направо —

повсюду только полчища ворон

советы мне дают поостеречься.

Их дело – о моём здоровье печься

и о душе (что трогает вдвойне!)

И, чтоб с таких высот не сковырнуться,

не загреметь, не лучше ли проснуться?

Трёхсложная фигура в вышине

определит доходчиво вполне

откуда мне грозит земная слава.

(У нас, кто жив, тот и имеет право

на недопонимание извне!)

Вполне возможно, что не нам решать:

кому-то предназначено идти

(дай бог ему счастливого пути!),

но кто-то должен и подножки ставить.

Какая польза спорить с небесами?

Уж лучше мы учиться будем сами

всё понимать. И фигу принимать

в определённом философском смысле!

А книгу жизни мыши ли погрызли,

или по ней прошлась иная рать?

но трудно стало буквы разбирать.

Кукушка

А кукушка сказала «ку-ку» и куда-то исчезла.

Может, просто в дыму сигаретном не видно ни зги?

Впрочем, я полагаю: колёсики крутятся честно,

и прилежные стрелки усердно рисуют круги.

И всё ближе… всё ближе пора подводить и итожить:

нажитое богатство хранить или бросить в огонь?

И на что мне потратить остаток шагреневой кожи —

лоскуток драгоценного дара размером с ладонь?

И не тратить бы сил, предаваясь учёному спору,

если даже коню, извините, понятно давно:

каждый тащит свой крест, как телегу груженную, в гору.

Ни другого пути, ни другого креста не дано…

Но скажите, зачем нам корячиться с чёртовой ношей

в неподъёмный крутяк? Объясните за-ради Христа.

Если всё суета: хоть тащу эту тяжесть, хоть брошу.

Хоть и вовсе с копыт… Всё равно – суета, суета!

Слишком жизнь коротка: отведённое нам не измерить

ни в веках, ни в секундах. Считаются только шаги

босиком по росе. Не спеша. Из распахнутой двери.

В листопад. И в капель. И в жару. И под всхлипы пурги.

А кукушка сказала «ку-ку» и захлопнула дверцу

перед носом у Вечности: ей-то какая беда,

что мгновенья бегут больно-больно… как бритвой по сердцу…

И мы тоже бежим. Чтоб уже не успеть никуда.

Никуда. Никуда! Ибо финиш вульгарно фатален.

Но бежим и бежим, будто воду несём в решете.

Мимо летних лугов. Мимо первых весенних проталин.

И теряем себя, как следы на осеннем дожде.

И жалеем себя: мол, Судьбу изменить невозможно.

Этот бешеный бег до изжоги, до рези в боку —

он спланирован свыше, учтён и просчитан дотошно

от простого «тик-так» до последнего в жизни «ку-ку!».

Воду в ступке привычно толчём, изнывая от жажды.

Нашей жизни река всё стремительней. Будто назло…

А кукушка захлопнула дверцу. Без вызова даже.

Просто чтобы потоком не смыло и не унесло.

Песочные ходики

(или глубоко философские размышления на фоне осы о Вечности, бесконечности и о том, как хорошо бывает там, где нас почему-то нет…)

Лежащие песочные часы,

я думаю – обозначают Вечность…

(бесчисленность минут!) А бесконечность

соотнесу с явлением осы,

что без конца, весь день, опять и снова

(возможно, сдуру или мне назло!)

влетает в форточку, стучится о стекло.

И я уже убить её готова,

однако терпеливо, раз за разом,

ругаясь нецензурным грубым словом,

ловлю пустою банкою литровой

(не укусила чтоб!) —

и в форточку, заразу!

Я чувствую: жужжание осы

сознание уводит в бесконечность.

А на шкафу показывают Вечность

упавшие песочные часы.

И очень вероятно, что они

стоят. Вот так своеобразно. Лёжа.

И тьфу на них совсем…

А я, похоже,

устала от своей же болтовни.

Но жаль, как с не доломанной игрушкой,

расстаться с бесконечною осой!

Прямая мысль уходит по косой

и прячется, как пряник, под подушкой.

Песочные часы с кукушкой

показывают ровно два часа

без стрелок и без циферблата.

А вдруг они с утра спешат куда-то?

Туда, где затихают голоса.

И Вечность смотрит пристально в глаза.

И облаков растрёпанная вата.

Там – хорошо…

Но я не виновата,

что стёрся час и потерялась дата.

Осталась форточка.

Усталость.

И оса.

С тенью

А в ночной тишине будто ангелов хоры слышны.

Или, пива хлебнув, по бульвару гуляют матросы?

Это в той стороне, где вдоль берега – след от луны,

и куда в сентябре переспелые падают звезды.

Дай мне, Господи, час, чтоб успеть оглядеться вокруг!

Нам так мало дано.

И уже половина второго!

Эта тень на