— Тебе надо отдохнуть… — начал Кристиан. — Можешь занять мою спальню…

— Мне нужна лошадь.

— Что? Ран, после слияния нельзя на лошадь, ты в своем уме? — Дух осекся, глядя на друга. На белые пятна на скулах, на ходящие желваки, на убийственную, темную ярость в глазах. Он уже видел такое лицо. И знал, что лучше аиду сейчас не мешать. Лучше отойти в сторону. — Кобыла под навесом, седло рядом, — прохрипел он. Горло все еще саднило.

Лавьер кивнул и пошел к выходу.

Кристиан проводил его взглядом. Спрашивать, что он увидел и что могло довести хладнокровного Верховного до такого состояния, он не стал.

Лавьер гнал лошадь по тракту, не обращая внимания на то, что из-под копыт его кобылы разлетаются комья грязи, осыпая и случайные экипажи, и встречных всадников. Непокрытая голова промокла под снегом, капли стекали за воротник плаща, но это тоже не трогало бывшего Верховного. Он не видел ничего, кроме картины, что разъедала его изнутри.

Ее запрокинутое лицо и взгляд из-под ресниц. Ее приоткрытые губы. Ее ладонь в мужской руке. И два тела, соединившиеся в поцелуе.

И ярость — до боли, до бешенства, до потери себя, до желания захватить контроль над стражем, что стал случайным пристанищем на время слияния. Ран почти забыл, что в этом состоянии нельзя позволять себе эмоции, нельзя злиться, иначе разум может застрять в чужом теле или вовсе унестись в тонкие слои. Но то, что он испытал там, в зимнем саду дворца, глядя на раяну чужими глазами…

Архар — вот что это было. Его личный архар, в котором он горел, сходя с ума от ревности и желания. Лишь годы бесконечных тренировок и железная воля бывшего Верховного позволили ему в тот миг удержаться и не шагнуть к ней. Не отодрать от владыки, не задушить Светлейшего прямо там, среди цветущих роз.

А Оникс… Что он сделал бы с ней?

Сдавил бы ей горло и смотрел, как гаснет ее жизнь? Понимая, что не будет раяны, и не будет ничего — ни боли, ни ревности, ни безумия.

Или?..

Или распластал бы ее на рыхлой земле, срывая все эти тряпки, распуская белые волосы, впиваясь в нежные губы, от вкуса которых он сходил с ума?

В небе завыло, словно там тоже таилось обезумевшее животное, рвало когтями серый и тяжелый небосвод, выдирало мутные клочья. Буря была совсем близко, наступала на пятки, поливая ледяным дождем притихшую землю. Лавьер ударил по бокам лошади, и та встала на дыбы, слишком перепуганная и наступающей стихией, и яростью седока, что погонял ее. Но сбросить всадника не удалось, лишь ударили в круп обитые железом сапоги.

И, смирившись, кобыла послушно понеслась вперед, дико кося лиловыми глазами.

Вересовая Впадина, ближайший город, высветилась во тьме мутными огнями, плавающими в пелене дождя. На одном из домов раскачивалась на цепях вывеска, ударяя о стену при каждом порыве ветра. От боков лошади шел пар, когда Ран спрыгнул с нее, кинул поводья и монету конюшему и толкнул дверь.

Путевой дом был полон, непогода загнала путников под крышу, поближе к огню.

— Весь стол, — хрипло бросил Лавьер хозяину.

— Нет свободных.

— Найди.

Трактирщик осмотрел высокого темноволосого мужчину и поежился. Пес. Наверняка Сумеречный пес. Хотя и не было на одежде незнакомца серебряного знака, но трактирщик давно жил на свете и учеников Цитадели чуял за сотню лье. Они всегда отличались от остальных — слишком властные, слишком злые. И этот, что стоял на его пороге, тоже был из этой жестокой стаи, в этом мужик не сомневался. И потому решил не связываться, упросил торговцев освободить стол в углу, пообещав кувшин бесплатного пойла и подавальщицу на закуску.

И мрачно проследил взглядом за незваным гостем, что расположился за освобожденным столом, не поблагодарив и заказав выпивку. Без закуски. Трактирщик снова поежился. Чуял он, что будут от посетителя неприятности. Всем своим нутром чуял. Слишком темный у посетителя был взгляд, жесткий, ищущий. Выбирающий жертву.

Пес сидел в углу, тянул вино из высокой кружки и хотел убить. Это трактирщик тоже почуял, недаром он простоял за трактирной стойкой более тридцати лет. Научился распознавать и попрошаек, и воров, и мошенников. И убийц, с глазами, в которых жила чья-то смерть.

Трактирщик потихоньку отступил к небольшой двери, стукнул в створку.

— Милая, — всунулся в полутемную комнату, освещенную лишь дрожащим огоньком лампы. — Спой посетителям.

— Я не хочу, — женский голос прошелестел тихо. Но девушка встревожилась, увидев его лицо. — Что-то случилось?

— Путник недобрый… Пес, похоже, — трактирщик понизил голос до шепота, косясь в зал, забитый людьми. — Как бы беды не было.

— Хорошо, я выйду.

Девушка потянулась к шали, накрыла плечи. И вышла из своего убежища. Застыла, моргнув, привыкая к свету. Безошибочно нашла взглядом того, о ком говорил трактирщик. И почувствовала, как устремляется сердце в галоп, как холодеют ладони, а в теле разливается тягучее, томительное тепло.

— Я… поговорю с ним.

— Что ты, не надо! — испугался трактирщик.

Но она уже отмахнулась, пошла к дальнему столику, не обращая внимания на заинтересованные мужские взгляды. Она не видела никого, кроме гостя, что пил вино и наблюдал за ее приближением.

Девушка села напротив.

— Ран.

Имя повисло между ними. Мужчина никак не отреагировал, лишь смотрел ей в глаза, продолжая пить вино. Сильные пальцы обхватили кружку, и девушка сглотнула, посмотрев на них. Горло свело от воспоминаний об этих пальцах на ее теле. О том, что он делал с ней.

Допив, он поставил кружку на стол, откинулся на стену.

— Что тебе надо?

Она моргнула, сжала ладони до боли. Не этих слов она ждала. Не этих.

— Это все, что ты можешь мне сказать? — горечь не сдержала, она отравила слова. — После всего… что было?

— Ничего не было. — В зеленых глазах ни сожаления, ни тепла. — Я получал от тебя предсказания, когда они были мне нужны. Иногда имел. Но дара у тебя больше нет, Моргана.

— Ты вспомнил мое имя, Ран? — горечи стало больше, она исказила ее рот и выбелила щеки.

Он чуть склонился, всматриваясь ей в глаза.

— Я приехал сюда напиться. И кого-нибудь убить. И поэтому повторю свой вопрос: чего ты хочешь?

Она дрогнула и опустила взгляд. На нежных щеках разлился румянец. Лавьер усмехнулся.

— Что же… Почему бы и нет. Комната есть?

— Не здесь. Я живу… рядом, — ее голос все-таки дрогнул. От страха или предвкушения.

Он кивнул и поднялся.

— Идем.

Кинул на стол монету и пошел к двери. Девушка, чуть помедлив, следом.