Виджаянагара стали бахманийские султаны, столицей которых был город Гулбарга, и династия Гаджапати, «повелители слонов», которая контролировала большую часть современного штата Одиша. Прагматичный виджаянагарский правитель Деварайя II (прав. 1432–1446) сумел возместить недостаток военных кадров, записав в свою армию бахманийцев, как в пехоту, так и в офицеры. В 1509 году на трон взошел Кришнадеварайя (1471–1529), который считается самым выдающимся из царей Виджаянагара, и оттеснил силы Гаджапати обратно к их столице, городу Каттаку.

Управляя империей, протянувшейся от Малабарского до Коромандельского берега, Кришнадеварайя стал одним из первых индийских государей, привечавших европейских торговцев; он считал, что торговля может послужить ключом к мировому господству. Хороший правитель, писал он, должен перестроить работу портов так, чтобы все важные товары, такие как сандаловое дерево, драгоценные камни или жемчуг, ввозились беспошлинно. Иноземным морякам, потерпевшим крушение у берегов его государства, должна оказываться помощь: «купцов из далеких чужих стран, торгующих слонами и добрыми конями, держи при себе, устраивай им ежедневные приемы, одаряй их, предлагай достойную прибыль. Тогда эти товары нипочем не попадут к твоим врагам». Костяк его армии составляли португальские стрелки.

Долгое время историки рассматривали индусских правителей Виджаянагара как бастион против экспансии мусульманского влияния в Южной Индии. Однако изучение культуры этого государства, его общества и архитектуры дает иную картину. С самого основания империя жила под девизом «султан среди индийских царей» («хинду-райя-суратрана»), используя персидские идеи и практики. Центральная, так называемая царская часть столицы включала приметы мусульманского архитектурного стиля, например купола, стрельчатые арки, крестовые своды и лепные рельефы. В армии служили тюркские и иранские солдаты. На некоторых храмах города даже сохранились скульптурные изображения будто бы стерегущих их тюркских солдат.

Абд аль-Раззак отмечал, что царь носил тунику из китайского шелка, отделанную в стиле персидских царей XII века. Знать на торжественных событиях появлялась в головных уборах без полей, тоже персидского происхождения, а на индусские религиозные церемонии переодевалась в традиционную для Южной Индии одежду. «Для элит важным отличительным знаком двора определенно была его способность быть частью исламской цивилизации и в то же время оказывать поддержку и покровительство всему, что присуще совершенно особенной южноиндийской элитарной культуре», – пишет историк Розалинд О’Ханлон. В эпоху империи Великих Моголов это взаимодействие между исламской и индуистской культурами достигло своего пика.

5. Великие Моголы

Если бы в 1500 году кто-то совершил туристическую поездку по Южной Азии, он увидел бы, что этот регион разделен на дюжину враждующих государств – многонациональную мозаику из элит, соперничающих за власть, престиж и долю в колоссальных ресурсах Индии. А столетием позже почти вся северная часть субконтинента очутилась под эгидой одного государства – империи Великих Моголов. Великие Моголы, как называют первых шесть императоров этой династии, оставили после себя самый восхитительный во всей Азии архитектурный стиль, который узнается по мраморному величию Тадж-Махала в Агре и в руинах недолго прожившей столицы Акбара – Фатехпура-Сикри. Для некоторых ученых Моголы остаются квинтэссенцией восточного самодержавия, потому что их правление отмечено беспощадной борьбой за наследство и агрессивными завоеваниями. Другие исследователи отмечают богатство взаимосвязей между имперским двором Моголов и санскритской культурой Индии. В обыденном представлении Моголы ассоциируются с невероятной роскошью, причудливыми дворцами и сокровищницами, полными драгоценных камней. В начале ХХ века немецкий путешественник и философ граф Герман фон Кайзерлинг заявлял, что Великие Моголы – величайшие из правителей, каких только рождало человечество: «Они были людьми действия, тонкими дипломатами, искушенными знатоками человеческих душ и в то же время эстетами и мечтателями». Такое «сверхчеловеческое сочетание» превосходило качества любого европейского короля.

Сиянию династического нимба способствует также изобилие документального материала в историческом наследии. Личные воспоминания императоров дополняются трудами придворных летописцев, фиксировавших мельчайшие подробности из обыденной жизни руководства своего царства. Возвышение Моголов совпало с веком исследований и экспансионизма в Европе. Английские посланники подносили дары в обмен на право торговать, иезуитские миссионеры искали новую паству, французские ювелиры охотились за драгоценными камнями, итальянские доктора предлагали фальшивые лекарства от импотенции и подагры – и многие из них писали целые сборники о своих невероятных приключениях, а заодно и нелицеприятные отчеты о конкретных правителях, их характере и выдающихся качествах, так же как и о великолепии их двора.

Моголы против монголов

Читатели могут вспомнить, что Бабур основал династию Моголов, использовав персидское произношение слова «монгол». Бабур любил подчеркивать тюркское происхождение своего отца. В XV веке слово «монгол» имело коннотации, сближавшие его со словом «варвар». Как сказал сам Бабур: «Будь монголы хоть ангелами, они все равно останутся презренным народом».

История Моголов начинается в 1483 году, с рождения Захира ад-дин Бабура (ум. 1530) на земле, где сегодня находится Узбекистан. Его отец, прапраправнук Тамерлана, был правителем Ферганы, небольшой, но необыкновенно плодородной провинции, расположенной к западу от Самарканда, древней столицы Тамерлана, где находится его величественная гробница. Мать Бабура приходилась прямым потомком Чингисхану, основателю Монгольской империи. Жестокий несчастный случай в 1494 году, погубивший его отца, привел Бабура на престол, когда ему было только 11 лет. Отец Бабура, страстный любитель голубей, занимался своей голубятней на внешней стене дворца, когда случился оползень. Как потом поэтично писал сам Бабур в своих воспоминаниях: «Умар-Шейх-мирза полетел вместе с голубями и их домом и сделался соколом» [19].

Пробыв на троне два года, Бабур предпринял первую из трех попыток захватить Самарканд. Попытка провалилась, зато он смог взять город в следующем году – но лишь на несколько месяцев. Пока он отсутствовал, Фергану успел захватить его сводный брат, оставив Бабура без царства. Смещенный с трона Бабур, его мать и горстка верных им людей провели следующие несколько лет скитаясь в горах и долинах Средней Азии. Позже он написал: «Мне пришло на ум: “Жить так, скитаясь с горы на гору, без дома и крова, не имея ни земель, ни владений, не годится”».

«Бабур-наме» повествует о временах скитаний, как сам Бабур называет их. В отличие от большинства агиографических мемуаров могольских правителей, написанных на заказ, произведение Бабура трогательно и искренне. «Цезарь и Сервантес под одной обложкой», как выразился о нем современный индийский писатель Амитав Гош. Бабур сообщает своим читателям, что его задача состоит в том, чтобы придерживаться истины во всех деталях, чтобы описать события в точности так, как они произошли. «Бабур-наме» называют одним из самых захватывающих и романтичных литературных произведений всех времен, главным образом из-за его непредвзятости. Из него мы узнаем о сексуальной застенчивости будущего императора династии Великих Моголов в его первом браке, о несостоявшемся любовном приключении с базарным мальчиком в Андижане, о том, как он тосковал по кабульским дыням, и даже о том, какого цвета были его испражнения после попытки отравления – «черное-пречерное вещество, похожее на перегоревшую желчь».

В 1504 году, в возрасте 21 года, Бабур забросил свою идею покорить Самарканд и обратил взор на Кабул. Там как раз скончался деспотичный правитель, оставив наследником малолетнего сына. Кабул стал легкой добычей, и этот успех позволил Бабуру взять под контроль несколько стратегических перекрестков путей, связывавших Индию и Среднюю Азию. Через год Бабур предпринял первый из своих пяти походов на Индию. Вначале это были просто грабительские набеги. В 1514 году, предприняв последнюю безуспешную попытку взять Самарканд, Бабур стал рассматривать территории Северной Индии как землю, где можно восстановить власть Тимуридов. Хотя некоторую поддержку ему оказала мятежная знать Лоди, Бабур счел ее ненадежной и в трех случаях с 1519 по 1524 год приказывал своим войскам отступить. И только в 1525 году он собрался походом на Ибрахима Лоди. Располагая армией всего в 8000 солдат, Бабур почти не встретил сопротивления и перешел равнины Пенджаба, где власть Лоди в основном