Босс снова расхохотался.

— Ну, так мы с ней прокувыркались до утра, а на следующий день я как начал работать! Откуда что взялось! Да и она… гм… была весьма воодушевлена. Мы, знаешь, не столько работали, сколько обсуждали прошедшую ночь!.. А потом глянул на снимки — не мог отобрать, какой лучше! Хохочущая красотка, и не жирная, а такая, как у Рубенса, — помнишь?

Ирвин не помнил, но согласился. Слова босса зародили новую смутную идею, и он уже готов был слушать любые разглагольствования, советы и воспоминания.

— Вот так-то, парень! Секс — двигатель творчества, запомни это!

— Я запомню, — пообещал Ирвин. — Но пока ничего на этот счет не предвидится.

— А эта? — Босс кивнул на фотографии.

Прямой намек смутил парня.

— Ну, я не знаю… Мне говорили, что не годится влюбляться в модель, с которой работаешь.

— А никто и не требует влюбляться! Больше тебе скажу, парень, — с увлечением продолжал босс, уютно усевшись на подоконник, — ни в коем случае не влюбляйся! Это опасно! Вот у меня была одна модель — не красотка, но уже более дорогая, чем толстушка… Кстати, с той я расплатился фотографиями, и она, слава богу, от меня отстала. А потом, слышал, очень удачно выскочила замуж — кто-то там влюбился в нее заочно… Вот на что способно искусство!.. Да я не об этом… Так вот, с другой все началось с секса, а закончилось тем, что я стал ее рабом, собакой, диванной подушкой, тапочками! Она делала со мной что хотела! Обманывала меня с каждым, и я терпел — так любил ее! Но, когда она стала проявлять нездоровый интерес к моим делам и попыталась прибрать к рукам агентство — как раз тогда пошли первые большие прибыли, — я как очнулся! Я сказал ей: «Милая, твоя власть распространяется на периметр вот этого дивана!..»

— Что, все происходило на этом знаменитом диване? — улыбнулся Ирвин, кивая на перегородку.

— Ну да! Именно знаменитом! Прославленном и продавленном! — Босс хохотал и громыхал на всю студию. — Потом выставлю его в музее или продам через «Сотбис» с ярлыком: «Здесь прошли лучшие минуты знаменитого…» Да, я отвлекся. Так вот. Когда крошка узнала об ограничении своей власти, она превратилась в такую разъяренную кошку, что едва не выцарапала мне глаза. Но я ей предъявил серию снимков, где она кувыркалась кое с кем, с кем не стоило кувыркаться (ну, у меня свои методы), и пообещал их опубликовать в ближайшем выпуске таблоида. Она мигом слиняла, даже трусы оставила!.. Пардон, отвлекся. Вообще-то я сюда приехал не за ее трусами. Да, так насчет твоих фотографий. Короче, так. Я посмотрел. Вижу, ты в затруднении. Я, прямо скажу, тоже. Не то чтобы я засомневался в тебе, но, честно говоря, возлагал на тебя большие надежды. Даже странно, что ты до сих пор их не оправдал. Может, задачка оказалась чересчур сложная? Но я верю Кортби, он меня ни разу не подводил!.. Ну как же быть?

Наступило молчание. Ирвин был готов к любому выводу босса. Но вывод оказался неожиданным.

— А сама Сандра… она тебе что-нибудь советовала?

— Ну, что-то предлагала, но робко. Я вообще-то привык надеяться только на себя.

— А что она предлагала?

— Говорила про какой-то особенный ракурс, секрет, который она откроет… Но скажите, чего я стою как фотограф, если модель должна мне диктовать правила съемки?

— Логично, логично. Но, парень, логика штука нелинейная. Во всяком случае, в искусстве. Не всегда фотограф видит больше модели. Я тебе расскажу: была у меня одна — о-о-очень дорогая, но о-о-очень опытная, с ней я сделал свой первый… Впрочем, не буду затягивать разговор, мне пора. Так, говоришь, она тебе что-то пыталась предложить? И ты отказался?

— Не то чтобы отказался… Но, по правде говоря, — Ирвин кивнул на снимки, — сейчас я совсем что-то плохо соображаю. Я понимаю, что вы мне оставляете последний шанс. Обещаю, что сделаю все, как вы скажете. Если и тогда не получится… — Не в силах продолжать, Ирвин махнул рукой.

Босс внимательно наблюдал за ним. Соскочил с подоконника, пошел к двери. На пороге остановился.

— Да, парень. Увы, остается пара дней — и больше я тебе ничем помочь не смогу. Попробуй-ка послушать Сандру. Может быть, она действительно скажет что-то дельное?

Ирвин угрюмо кивнул.

— Отдай ей инициативу полностью. Выполняй все ее прихоти. — Босс улыбнулся двусмысленности своего предложения и добавил: — А там посмотрим.

— Наверное, придется, — вздохнул Ирвин. — Другого выхода не вижу.

— Но помни, парень: только двое суток. Двое суток.

Через секунду грохнула дверь, от босса не осталось и следа. Словно Ирвин вопреки совету Лайзы провалился в новый сон и новый кошмар: грозный призрак явился на мгновение — лишь для того, чтобы предсказать судьбу фотографа, который пытался выбиться в гении, но так и не выбился.

Лучше бы явился дед… Слышишь ли ты меня, дед? Видишь ли? Почему ты молчишь?

Визит босса подействовал на Ирвина угнетающе. Произошедший разговор все больше и больше казался продолжением ночного кошмара. А если бы босс узнал о нем? Если бы он понял, каково лететь в бочке в безумном грохочущем тоннеле, видя все, что творится сверху, вокруг, снизу! Может быть, он сжалился бы? Нашел бы задачку полегче, модель пофотогеничнее?

С самого утра все пошло наперекосяк. Снимки не уничтожены, а ледяной душ принят, но без всякого толку и повторное закаливание вряд ли поможет.

Зачем, интересно знать, приперся босс? Поглядеть, не загадил ли Ирвин вверенные ему драгоценные апартаменты? Потрепаться? Похвастаться своими сексуальными подвигами? Увидеть позор и ничтожество начинающего профессионала и благополучно удалиться? А сам-то он что, лучше начинал? Да ясное дело, хуже! И никто его не протаскивал носом по вот этим самым снимкам! Сам все решал, не нуждался в прокурорах и приговорах!

Ирвин еще раз оглядел разбросанные в беспорядке плоды своего творчества и отвернулся. Не было ни малейшего желания не то что браться за фотоаппарат, но даже отправить полагающуюся порцию в изголодавшийся шредер.

Ирвин проследовал к окну и уселся на широкий подоконник — на то самое место, с которого выслушивал проповедь, грохотавшую не хуже кошмарного водопада. Вот-вот, теперь понятно, почему бочка и полет. Вот к чему это все приснилось.

Ирвин снова и снова прокручивал в памяти монолог босса. Вот оно, главное: при всех оптимистических намеках и ободрениях невольно, мимоходом подтверждено, что из Ирвина ничего не получится. Два дня ничего не решат, это надо понять совершенно ясно. Про два дня было сказано для приличия, чтобы самонадеянный провинциал убедился в полной справедливости и великодушии здешних работодателей. Тем проще было проявить подобное великодушие, что провинциалу есть куда возвращаться, его не выгоняют на улицу, в конце концов! Да, ему есть куда вернуться. Когда там первый поезд на Джорджтаун? Надо отправляться домой, приступать к прежней работе… если, конечно, место уже не занято… и больше никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за какие деньги не высовываться из своей дыры.