сроду не позволял. Он даже не рассчитывал «отщипнуть» себе что-нибудь от вполне приличного бюджета, которым распоряжался департамент промышленности. Хотя точно знал: возможность такая имеется. Он надеялся на другое – на свой бизнес, который в полном соответствии с законом будет записан на кого-нибудь надежного, но в чьих интересах очень удобно поработать на соответствующем посту. Никиту не раз посещала идея организовать свой бизнес, но без хорошего «фундамента» идея всегда рассыпалась, как песчаный замок. На сей раз появлялся реальный шанс обрести и сам «фундамент», и тех, кто способен вполне надежно построить на нем крепкий замок.

Разговор Никита решил составить непосредственно с самим Романцевым, попросив его о беседе по личному вопросу. Упоминание о «личном вопросе» гарантировало, что уж точно в неурочный момент в кабинет мэра не заявится Бузмакин, хорошо знавший: при подобных обсуждениях Романцев никого к себе не допускает.

Никита заранее отрепетировал собственную речь – чтобы получилось кратко, четко и аргументированно. Обычно кратко и четко у него получалось легко, а вот аргументированно… С этим было гораздо сложнее, потому как часто оказывалось, что аргументы у него друг с другом не стыкуются, да и вообще на поверку никакими аргументами не являются вовсе.

Вячеслав Васильевич, который имел обыкновение перебивать собеседников собственными комментариями, порой вежливыми и понимающими, а порой язвительными и гневными, выслушал помощника молча, после чего заговорил тоном, хорошо Гальцеву знакомым и оттого вызвавшим уныние. Так доверительно мэр разговаривал с теми, кому хотел отказать, но не обидеть, не разочаровать и уж тем паче не вызвать озлобление.

– Я тебя, Никита, понимаю. Ты со мной много лет, изо дня в день… А я человек непростой, характер у меня нелегкий… Так ведь и работа у меня непростая и нелегкая… Уж ты-то знаешь как никто. – Взгляд Романцева стал грустным. – Тебе меня постоянно терпеть приходится, надоело, видать, захотелось от меня подальше… Что ж, это следовало ожидать…

Никите хорошо были знакомы и эта доверительность, и эта грусть, слышал и видел не раз и порой внутренне усмехался: экий артист! Однако же вдруг напрочь все забыл и принялся растерянно бормотать:

– Да нет, что вы, Вячеслав Васильевич! Я ж совсем не о том! Не потому! Я же из-за другого!.. Я не из-за вас вовсе! Наоборот совсем, с вами-то я как раз всегда готов!..

– Ну, если ты готов работать лично со мной, то почему хочешь от меня уйти? – прервал мэр помощника и посмотрел уже не грустно, а озадаченно.

– Так я же вам объяснил… – Никита тоже посмотрел озадаченно. Неужели Романцев не понял его аргументов? Совершенно ясные аргументы. Не те, конечно, что в голове держал, не про будущее кресло вице-мэра и собственный бизнес, а про самостоятельную и ответственную работу, к которой он, Никита Гальцев, чувствует большое желание и полную готовность.

– Объяснил, – подтвердил Романцев. – И я вполне понимаю твое желание попробовать себя в новом деле, в новом качестве, обрести конкретный участок работы… Только и ты пойми: руководителей департаментов у нас десяток, а такой помощник – один. Да, у тебя будут подчиненные, бюджет, самостоятельная сфера деятельности… И зарплата повыше. Но! Тебе будет звонить мой новый помощник и, по большому счету, давать указания. Возможно, не в форме приказа, а в форме просьбы, но это будут указания. Потому что слова и действия моего помощника – это мои слова и мои действия. Ясно?

– Ясно, – уныло кивнул Гальцев.

– А потому иди, Никита, и еще раз все обдумай, – поставил точку мэр.

– Вы тоже, Вячеслав Васильевич, подумайте, – осмелился вставить многоточие Никита.

На следующий день в коридоре Гальцева перехватил Бузмакин.

– Загляни-ка ко мне, поговорить надо, – не попросил, а дал вот именно что указание советник, который по должности был Гальцеву ровней, а на самом деле мог приказывать.

Бузмакин плотно прикрыл дверь кабинета, обогнул приставной столик, за которым обычно вел душевные или просто «вежливые» беседы, прошел к своему столу, уселся в кресло, кивнув Никите на стул, стоящий напротив, уставился на Гальцева с эдаким въедливым прищуром.

И эта сугубо официальная «посадка», и этот прищур Никите не понравились. «Романцев ему уже все рассказал», – догадался он, прикидывая, как лучше себя повести. Смиренно голову склонить или огрызнуться? А почему бы, наконец, и не огрызнуться? В конце концов, мэр явно дал понять, что очень дорожит им, Никитой, потому и не отпускает от себя даже на короткое расстояние, и объяснения всякие придумывает, почему уходить Никите вовсе не следует. Да, мэр им дорожит, мэр его ценит, мэр к нему по-своему привязан, а значит, цена Никите не три копейки – больша-а-а-я ему цена! И Бузмакин это должен учитывать!

– Я слушаю вас, Леонид Борисович, – сказал Гальцев, опустился на стул и даже слегка на этом стуле развалился. – О чем поговорить вы со мной хотели?

Бузмакин прищур убрал и улыбнулся – но с эдакой иронией, которая Никите еще больше не понравилась.

– Ты чего это себе вообразил, Никитушка? – спросил Бузмакин с ядовитым смешком.

– О чем это вы? – в тон ему поинтересовался Гальцев и тоже усмехнулся.

– О том, что ты, похоже, всерьез решил, будто можешь в нашем заводском городе промышленностью руководить. Так, да?

– А я, по-вашему, могу только водителями мэра командовать? Так, да? – спросил в свою очередь Никита. Бузмакин вновь прищурился, но уже иначе, как-то озадаченно, и Никита продолжил: – Я десять лет при Вячеславе Васильевиче. Бок о бок. И кое-какую науку освоил. И заводы все наши знаю. И директоров тоже. И, между прочим, диплом инженера имею, так что токарный станок от швейной машинки всегда отличу.

– А токарный от фрезерного? – полюбопытствовал Леонид Борисович.

– При чем здесь это? – пожал плечами Гальцев. – Я мастером к станочникам не собираюсь.

– Уже радует, – с нарочитым облегчением вздохнул Бузмакин. – Потому как не дай бог собрался бы, да тебя бы еще и взяли, вот уж ты бы брака понаделал!..

– Леонид Борисович! Что вы в самом деле! – укорил Гальцев. – Будто руководитель департамента промышленности сам на станке гайки точит. Я что, не знаю, чем он занимается? Отлично знаю!

– Отлично? Знаешь? – взгляд Бузмакина стал жестким.

– Да! – с вызовом подтвердил Никита и повторил: – Я десять лет с Вячеславом Васильевичем! За десять лет уж как-нибудь все узнал!

– Вот именно – как-нибудь! – рявкнул Бузмакин и даже ладонью по столу рубанул. – Ты не в своем уме, Гальцев! Вернее, очень даже в своем! Только ума у тебя мало! Ты думаешь, что целая палата, а у тебя от силы на собачью будку наберется. Ты десять лет при Романцеве – академиком