– Ладно, мальчики, давайте-ка уберём эту маленькую стену. Готовы?

Мистер Кац не предлагает мне работу, но вручает шиллинг. Я засовываю монету в башмак и жду Тода у двери.

На улице холодно, и водосточные желоба обжигают наши пальцы, но мы всё равно неуверенно бежим по крыше маленькой часовни и перескакиваем на церковную башню. Воздушный змей, отяжелевший от снега, выглядит потрёпанным и грязным. Мы сунули его сюда, чтобы потом попробовать запустить, но, как сказал мистер Чэнь, нам придётся ждать нужного ветра, и мы больше не можем использовать его дом в качестве мастерской. Так что нет смысла оставлять здесь змея.

– С ним всё нормально? – спрашивает Тод.

Я проверяю бамбуковую конструкцию. Она совсем ничего не весит, но такая крепкая, что даже не согнулась от снега.

– Думаю, да, – отвечаю я. – Надо отнести его к дому мистера Чэня, а потом спускать вниз.

Мы отряхиваем с крыльев змея снег, и я развязываю верёвки, так что он раскрывается подобно зонту. Кусок ткани отходит, но мы оборачиваем его вокруг конструкции и перевязываем верёвкой.

Тод перелезает на крышу дома мистера Чэня, и я передаю ему свёрток.

– Тише, – говорит Тод, и я опускаю глаза и замечаю полоску света под дверцей люка у нас под ногами. Кто-то пытается открыть люк.

Я и забыл, что миссис Лав уже сдала дом мистера Чэня.

Я наваливаюсь всем телом на дверцу, и человек сдаётся, вероятно, решив, что снаружи лежит слишком толстый и тяжёлый слой снега.

Мы стоим и ждём, когда квадрат света исчезнет, прислушиваясь к шагам. По дому мелькает пламя свечи, отражаясь от стен, пока наконец не оказывается на заднем дворе.

– Они на кухне, – говорю я. – Быстрее! Давай с этим покончим.

Воздушный змей тяжёлый, холодный и мокрый, но нам всё же удаётся перетащить его через самые высокие крыши и осторожно опустить на низкие. Всё идёт хорошо, пока Тод вдруг не теряет равновесие.

Он выпускает змея и бешено машет руками, пытаясь удержаться на краю. Потом его тело наклоняется.

– Тод, нет!

И тут он исчезает.

Я бросаю змея и заглядываю за край крыши.

– Тод?

– Атан, – откликается он из темноты. Раздаётся хлюпающий звук.

– Где ты?

– В лошадиной кормушке.

– С тобой всё нормально?

– Тут холодно, – отвечает он, и я слышу дрожь в его голосе. – И я застрял во дворе.

– С другой стороны есть труба.

Кто-то распахивает окно.

– Что за шум? Тут кто-то есть?

Раздаётся лай собаки, потом к ней присоединяется другая.

Я слышу, как ноги Тода скользят по трубе, и перебегаю по крыше, чтобы протянуть ему руку.

– Не говори папе, – просит он, с трудом поднимаясь на ноги.

– А ты не говори моей маме.

Мы продолжаем путь, скользя и спотыкаясь, царапая пальцы и ругаясь. Спрыгнув на землю, мы бежим по улицам, волоча за собой свёрнутого змея, огибая паланкины и экипажи, пока не оказываемся на дровяном складе, и на цыпочках проходим по сгнившим доскам пристани. Наконец мы останавливаемся под чердаком Тода над лавкой гробовщика и дровяной лавкой.

Тод залезает и бросает мне верёвку. Я оборачиваю её вокруг змея и взмахиваю рукой. Он начинает тянуть, и змей медленно ползёт вверх. Взобравшись по водосточной трубе, я помогаю протащить змея последние несколько футов, стараясь, чтобы он не задевал углы дома.

– Ещё один рывок, – говорит Тод.

Мы упираемся ногами и тянем. Раздаётся слабый звук рвущейся ткани, и воздушный змей послушно ложится на плоскую крышу.

– Ну вот и всё, – говорит Тод, падает на крышу и выпускает верёвку.

– Да, – отвечаю я и снимаю куртку и шарф.

– У нас всё получилось, – продолжает Тод.

– Да. Осталось лишь перенести сюда всё остальное. Завести машину и придумать, как её запустить, – отвечаю я, вспоминая продавца на рынке и его войлочные шарики. – Может быть, нам построить гигантскую катапульту?

– Легко, – соглашается Тод, стягивая мокрые штаны.

– Да, – повторяю я, стараясь не думать о человеке со шрамами и женщине с острым лицом. – Легко.

Заходя в нашу лавку, я думаю о катапультах, луне и полётах. Дверь открыта, и я останавливаюсь и прислушиваюсь. С ведущей на кухню лестницы раздаются причитания и ворчание. Я опускаю шторы и иду на звук.

Мне требуется несколько минут, чтобы понять, что происходит. Посреди кухни, между Битти и плитой, сидит на корточках Колумбина Гуд. На полу стоит кувшин с дымящейся жёлтой массой, и Колумбина обмакивает в неё бинты, тыкает в них деревянной ложкой, а потом оборачивает ими ноги Битти.

– Думаешь, сработает? – спрашивает бабка.

Она стоит за спиной у Колумбины, уперев в бёдра руки в коричневых пятнах.

– Что она делает? – спрашиваю я.

– Лечит дитя фей, изгоняет из её ног демонов. И тогда мы сможем обменять её на настоящую Битти. А подкидыша отправим обратно. – Бабка принимается расхаживать между мной и Колумбиной, которая продолжает бинтовать Битти.

– Отойдите от неё! Она не подкидыш, она моя сестра. – Я пытаюсь оттолкнуть Колумбину, но бабка бьёт меня по шее выбивалкой для ковров.

– Ай! – Я отталкиваю бабку, но она хватает табурет и ударяет меня ножками, не давая подойти к Битти. – Феи очень умные, мальчик, они оставляют нам своих калек и забирают здоровых детей, чтобы сделать их своими рабами. – Она размахивает табуретом, словно мечом. – А теперь отойди в сторону!

– Вы что, сдурели?! Оставьте её в покое! – требую я, и бабка бьёт меня табуретом в подбородок, так что я отлетаю в противоположный угол кухни.

– Чёрная горчица, железные опилки и перец чили, – отвечает Колумбина. – Это работало прежде, сработает и теперь. И она должна выпить настой наперстянки.

Наперстянка, что такое наперстянка? Я знаю, что уже слышал это слово. Я трясу головой и поднимаюсь на ноги.

– Щиплет, – жалуется Битти. Её лицо покраснело от слёз.

– Так и должно быть, – успокаивает Колумбина. – Но это того стоит, если мы хотим отправить тебя домой. Помяни мои слова.

– Снимите их! – приказываю я, ухватившись за ножки табурета и отталкивая его вместе с бабкой в сторону.

Я наклоняюсь, хватаю Колумбину за руки и пытаюсь распутать бинты на слабых ногах Битти. Колумбина отступает в сторону, и я стягиваю бинты. Она передаёт Битти чашку с чем-то зелёным. Битти делает глоток и чуть не давится.