– Кое-что и у меня есть, – усмехнулся Кузьмин. – На чужое рот разевать не стану. Нечего время терять, давайте работать.

Копали всю ночь до самого рассвета. Углубились, по подсчетам Фролова, до первого ряда колючки. Грунт, поднятый из подкопа, рассыпали ровным слоем по полу мастерской и прикатали обрезком бревна. Чтобы окончательно спрятать следы, рассыпали немного опилок, прошлись метлой.

Никто из других пленных после подъема ничего не заподозрил. Ливень к утру стих. На плацу стояли огромные лужи.

– Как бы наш подкоп не затопило, – прошептал на ухо Прохорову Фролов.

– Обойдется.

– Откуда такая уверенность?

– Нутром чую.

Сразу после переклички охрана повела пленных бороться с лужами на плацу. Не погонишь же прямо по воде команду по растаптыванию новой обуви. Изобретение способа борьбы с лужами принадлежало коменданту лагеря. Это он придумал засыпать их песком, который впитывал воду. Затем мокрый песок совковыми лопатами пленные грузили на носилки и таскали его назад – за сортир.

Единственными, кого освободили от такой работы, были Прохоров с Фроловым, им предстояло продолжить создание шедевра – настольной лампы с абажурами из татуированной человеческой кожи.

Кузьмин руководил пленными своего барака. Двое стояли с лопатами у кучи песка за сортиром. Две пары таскали носилки на плац и обратно, остальные смешивали воду с песком в лужах, загружали эту грязь, чтобы ее унесли с плаца.

Комендант в начищенных до зеркального блеска сапогах прохаживался среди всей этой сумятицы по специально проложенной для него дорожке из досок.

– Быстрей, ленивые свиньи! – покрикивал он на пленных.

В руках у Гросса подрагивала длинная плеть с деревянной ручкой. Когда ему казалось, что кто-то ленится, он размахивался и стегал по спинам. В полоски сыромятной кожи были вплетены свинцовые грузики. Удары получались хлесткими и болезненными, если приходились по голому телу, то вслед за плетью полосками сдиралась кожа.

Кузьмин работу организовал правильно, его люди почти справились с заданием – осушили отведенный им участок плаца. Пленные уже зачищали дно лужи от грязи. С лопатой в руках работал и сам Аверьянович.

Комендант как раз проходил мимо.

– Гут, зер гут, – похвалил он.

Лезвие скользнуло, срезав тонкий слой грязи, и тут сердце у Кузьмина обмерло. Под лопатой открылась дырка, уходящая в глубь земли, в нее сыпался песок. Он сразу же сообразил, что это дождевая вода промыла канал к подкопу. Ведь с подкопом шли наугад, не всегда могли угадать с глубиной. Рядом с ним работали другие пленные, но никто из них еще не заметил этой предательски появившейся дырки. Комендант смотрел на Кузьмина и улыбался. Секунды решали все. Аверьянович картинно приложил руку к сердцу, выпустил лопату и осел, закрыв собой дырку в земле.

Не заслужи он до этого похвалы коменданта, свинцовый удар плетки тут же бы обрушился на него. Двое пленных, работавших под началом Кузьмина, бросились его поднимать. Того, кто упал и не поднимается, в лагере нередко стреляли на месте. Зачем тратить продукты и жизненное пространство лагеря на неспособного работать. Аверьянович не мог позволить стащить себя с места. Он стал биться в конвульсиях, искусно изображая эпилептический припадок. Даже слюну на манер пены пустил изо рта. К Кузьмину уже спешила охрана. Неизвестно, чем бы все кончилось. На хороший исход надеяться было трудно. Замешательство, возникшее на плацу, заметил через окно мастерской Прохоров.

– Там что-то вокруг Кузьмина завертелось, – крикнул он Фролову. – Охранники, комендант.

– Принес его черт на нашу голову. Сейчас всех сдаст. Так я и знал.

Михаил сунул в карман резец с длинной деревянной ручкой и бросился на улицу, Илья побежал следом. Прохоров надеялся добежать до старшего по бараку раньше, чем он успеет сдать подкоп немцам. Почему-то он был свято уверен в том, что Кузьмин решил предать их. Оставался один выход, убить его прежде, чем предатель откроет рот, тогда хоть Фролов сумеет воспользоваться подкопом. О своей судьбе Прохоров уже старался не думать. Судьба сложилась, как сложилась.

– Пустите, – растолкал он других пленных.

Кузьмин лежал на спине, дергался и пускал слюну. Совсем рядом стояли охранники. В руке Михаил, уже не скрывая его, сжимал резец, готовый ударить им в любой момент. Но к счастью, он не успел нанести удар.

– Дождем промыло, – прохрипел Кузьмин тихо, обращаясь к Михаилу.

Тот не все понял, но все же не ударил резцом в сердце. Понял, что тайна с подкопом еще остается тайной, иначе бы его, Прохорова, уже схватили.

– Бросай нож! – крикнул охранник Михаилу.

– Какой нож? Резец это. Припадок у него случился. Эпилепсия. – Прохоров сунул в зубы Кузьмину черенок резца, склонился над ним.

Извиваясь, симулируя приступ, Аверьянович сбивчиво шептал с лицо Прохорову:

– Дырку в подкоп промыло. Я ее собой закрываю. Нельзя меня с места трогать.

Михаил сунул руку под Аверьяновича, нащупал под ним дырку в земле, неширокую, только кулак и просунуть, но показать ее кому бы то ни было означало провалить побег и погибнуть. Мысль работала лихорадочно.

– Его песком обложить надо, чтобы болезнь сырая земля оттянула, – быстро, не давая никому опомниться, заговорил Прохоров. – Илья, бегом за носилками.

Он поискал глазами, увидел штабель досок, оставшихся от разобранной виселицы.

– Дощечку небольшую, короткую дайте, под спину ему положить, – говорил так, как человек, точно знавший, что следует предпринимать в таких ситуациях.

Когда дощечка оказалась у Михаила, он сунул ее под спину дергающемуся Кузьмину, нащупал рукой дырку в земле и надвинул доску на него. Фролов с одним из пленных принес носилки с песком.

– С боков его обсыпайте – валиком песок кладите, – распоряжался Прохоров.

Руками Михаил ровнял песок и незаметно загребал его под лежавшего. Кузьмин умело ему подыгрывал, продолжал дергаться, извиваться, грыз черенок резца.

– Полегчало, кажется, – сказал Прохоров, поднимая руки.

Анатолий Аверьянович понял, что дырка в земле закрыта, стал поспокойней, вскоре он дал себя поднять, сделал с десяток шагов и произнес:

– Отпустило, спасибо, ребята. Редко, но такое со мной случается. Последний раз до войны было.

Фролов тем временем совковой лопатой энергично ровнял песок в луже, засыпал углубление. Комендант, прищурившись, смотрел на Прохорова, махнул рукой подзывая его к себе.

– Как продвигается работа по моему заказу? – спросил он.

– Делаем, стараемся. В срок успеем, господин комендант, – ответил Михаил.

– Почему ты здесь оказался? Тебя же с напарником освободили от общих работ.

– Он, – Михаил кивнул в сторону Кузьмина, – старший в нашем бараке – начальник. А значит, командир. На войне командира в первую очередь спасать надо. Вот я и прибежал. У меня на родине припадок всегда сырой землей снимают. Помогло, а мог бы загнуться.