Юноша сидел на коврике, прямо держа свою спину. Его руки были скрещены на груди, а глаза закрыты. Из диджериду, стоявшего рядом, стали доноситься гулкие звуки падения дождевых капель. Затем он монотонно завыл, печально и торжественно одновременно. Эти звуки были непередаваемы, они завораживали и гипнотизировали. Юноша тяжело дышал, накачивая свой инструмент непрерывным дыханием, не притрагиваясь к самому инструменту. Он входил в транс. Через несколько минут юноша стал подниматься в воздух. Народ зашевелился и стал фотографировать. Когда он поднялся на целый метр над землей, он повернул голову немного влево и стал передвигаться по воздуху в избранном направлении. Затем, через пять минут, он достиг почти середины реки и, зависнув над водой, открыл глаза. Резко подняв голову вверх, он стал быстро подниматься выше. Остановившись на стометровой высоте над рекой, он застыл. Юноша был там один, среди воздуха, без присутствия людей, с полным отсутствием собственных мыслей. Он не парил, он находился на высоте, как в собственном доме, наблюдая, как утренние ласточки пролетают рядом с ним с открытыми ртами для ловли мошкары. Он смотрел на восходящее солнце с высоты птичьего полета, не шелохнувшись. Он был счастлив, выслушивая далекие завывания диджериду на пляжном песке. Он медитировал, отправляя себя в далекие страны невиданных городов счастья, где никогда не было людей, а значит, не было войны и преждевременной смерти! Через двадцать минут он стал медленно опускаться вниз к глади реки. На набережной толпа увеличилась в десятки раз, и люди, щелкая фотоаппаратами, забирали картинки существования юноши среди них. Он медленно приземлился на коврик, открыл глаза и сделал долгий и шумный выдох. Пролетавшая мимо ласточка спикировала на его голову и села на волосы. Юноша встал и свернул коврик. Взяв в руку ласточку, он поднес ее ко рту и что-то ей прошептал, затем, разжав ладонь, выпустил на свободу.

– Здравствуй Малика и спутница твоя тоже! – произнес юноша, подойдя к ним. Сзади, за его спиной медленно продвигалась толпа, желая лучше рассмотреть парня.

– Приветствуем тебя Несам! Это Елена, она из их мира переходит к нам, она хочет сказать тебе слово! – быстро ответила Малика.

– Внимание мое уже здесь! – ответил Несам и необычно сузил глаза.

– Вы… вы!.. – спотыкаясь в эмоциях, произнесла Елена. – Вы невероятны! Глупо было бы мне спросить, как вы это делаете. Вы это делаете и все! Это заоблачно для моего понимания! Это невероятно!

– То, что является повседневной привычкой, уже не пугает и не вызывает вопросов. Стоит отойти от нормы хотя бы на один дарча, все начинают задавать вопросы без ответов. Ответов нет – это, оказывается, очень хорошо! Представьте, если бы каждый был просветлен и знал ответы, то в небе негде было бы летать виманам и птицам, все облака были бы заняты просветленными. Птицы бы жаловались, и изменился бы ритм диджериду. «Нельзя!» и «можно!» – это два слона, которые никогда не разговаривают друг с другом, им нельзя и им можно, они это понимают, поэтому никогда не встречаются – так мудрей! Так вел себя Вишну, но так не ведут себя они, те, кто сзади сейчас.

Из толпы выскочила блондинка на каблуках и, смело подойдя к парню и положив свою руку в золотых браслетах ему на голую грудь, заглянула в глаза Несаму.

– Милый! Пойдем со мной! Пойдем! Я все тебе расскажу в машине! Здесь очень много людей! У меня есть к тебе большое предложение, пойдем, Дорогой мой! Пойдем! Она взяла его за запястье и хотела увести.

– Я пойду с тобой! – Несам взял ее ладонь и крепко сжал в своей. – Я пойду с тобой, если прямо сейчас ты снимешь все золото и бросишь его в реку, я пойду с тобой, если ты отдашь свою машину вон тому нищему, что спит на пляже! Я пойду с тобой навсегда…

– Ты чё, болен! Придурок! – бросила зло она и, быстро развернувшись, ушла не оглядываясь.

– «Нельзя» и «можно»! Елена запомни, они никогда не встречаются! Песочные часы разделены одной песчинкой на до и после. Вся жизнь только одна песчинка, делай правильный выбор! – сказал Несам и, кивнув Малике, быстрым шагом пошел по песку вдоль реки.

Елена смотрела ему вслед и мысленно удивлялась, как долго его следы держались на песке, напоминая ей об ушедшем человеке! Его следы исчезали неестественно медленно!

Оперный театр стоял как исполин. Он знал, что он один, и такое здание одно в городе. Он был горд и помпезен. Вечерами, когда тенора разрывали его тело космической энергией звуков, он был особенно шикарен, осознавая свою нужность тем, кто его сотворил, кто в нем поет, кто его моет и чистит. Оперный театр был счастлив! Малика вместе с Еленой подошли к оперному театру, когда его вечернее время не наступило. Он спал или думал, что спал.

– Здесь твоя последняя встреча, самая главная. Встреча двух половинок песочных часов – до и после! Будь внимательна и умна! – тихо шепнула Малика и позвонила в дверь черного входа.

– Чё нада? Театр закрыт, труппа на гастролях! – раздался голос безразличного человека-рупора, ловящего языком внутри рта остатки вкусной колбасы.

– Матвей Иваныч! Здравствуйте, мы же просто уборщицы, как обычно! Мы к Василисе Пантелеймоновне, насчет влажной уборки туалетов второго этажа!

– быстро отреагировала Малика.

– А! Ну дык, сразу бы и сказала! – дверь хрустнула надежными скобами, бесшумно отворилась, и из-за нее сразу выглянуло лицо, похожее на одинокого счастливого хомяка, живущего на забытом колхозниками пшеничном поле. – А вы что-то на уборщиц и не похожи!

– разглядывая девушек, бросил Матвей Иваныч!

– Дык, вы тоже не похожи на театрального вахтера!

– передразнила его Малика. – Я вот первый раз, как вас увидела, подумала сразу, что вы отставной генерал и не меньше, а не какой-то там вахтер! У вас глаза генеральские, осанка военная, вы красавец со всех сторон! Я даже боюсь себе представить скольким женщинам вы вскружили головы и закружили их в вальсе, обаяв кружевными словами! С вами поговорить – так вы вообще сердцеед еще тот! Вы любовник, наверное, и до сих пор хоть куда, хоть сюда, хоть туда! Ха-ха-ха! – изгалялась Малика.

При слове «генерал» у Матвея Ивановича по всему организму расплылось что-то теплое, глупое и эполетное. Его позвоночник молча взвизгнул и выпрямился, под носом появились призрачные черные усы и золотые погоны, где-то в районе его плеч. Он сузил глаза и принял сказанное как должное. Слова Малики о его женских победах не произвели на него никакого впечатления, потому что он женщин не любил с детства, никогда не был женат, а вел житие тайное и никому не известное. Ну, да и бес с ним, с вахтером!

– Проходите! Я вам разрешаю! – буркнул он, нащупав языком очередной кусок вкусной колбасы в пространстве между седьмым и восьмым зубами. Удачно ковырнув его кончиком языка и проглотив, он закрыл дверь.

Толстые ковровые дорожки цвета получасовой запекшейся крови были вычищены и лоснились как бока сытого мерина. Малика и Елена, мягко ступая по ним, поднимались на второй этаж. Они остановились возле широкой двери с табличкой «Директор театра. Вредитель Александр Федорович».