– А вы… – начала Елена.

– Я – Амиго! – выпалил он и дернул плечами. – Просто и незамысловато – Амиго! Знаю, знаю! Уважаемая! Ему сквозняки противопоказаны. Разрешите представить вам Хорхе! Хорхе! Это Елена!

– Аф! – пискливо тявкнул Хорхе и, высунув фиолетовый язык наружу, скосил глаза в центр носа. – Он вас сопроводит к Малике. И еще, пожалуйста, передайте ей эту газету, здесь на странице 21, а впрочем, она знает! Всего вам доброго! – Амиго развернулся и, громко шаркая тапками, медленно пошел в сторону лифта, напевая какую-то странную песню о том, почему гусеницы жрут так много зеленых сочных листьев и никогда не лопаются, а превращаются в милых бабочек с крыльями, похожими на съеденные ранее сочные листья! Хорхе остался сидеть на пороге квартиры, задрав голову вверх, он продолжал дрожать особой мелкой дрожью в унисон колокольчику, ожидая команды от новой хозяйки.

– Хорхе! Кушать Хо? – спросила Елена, с недоверием глядя на его косые глаза. Он тут же встал на задние лапы и два раза прокрутился вокруг себя. – Ясно! Заходи! Гостем будешь! – Елена посмотрела на часы в кухне, которые показывали 4 часа 62 минуты. Хорхе чавкал докторской колбасой, запихивая ее в маленькую пасть большими кусками. Он ел жадно с повизгиванием и агрессией, обливаясь слюной и разбрасывая вокруг миски мелкие кусочки колбасы. После каждого заглатывания, он отвлекался на миску с водой и хлюпал языком как пароходной лопастью на Амазонке. – Тебя что – не кормили никогда в жизни?

– Мугу! – произнес пес, заглатывая очередной красивый кусок и чавкая, как чугунная мясорубка. Закончив поедать мясо, он снова скосил глаза к носу и пристально посмотрел на Елену. Взгляд был более добрый, чем на пороге двери.

– Ну что, наелся? Теперь веди меня к Малике! – присев на корточки и вглядываясь в косые глаза собаки, сказала Елена.

Хорхе развернулся и медленно посеменил в коридор. Он пробежал мимо входной двери и остановился у двери в ванную, где висел значок пластмассового душа. Обернувшись на Елену, он поскреб лапой о линолеум. Елена толкнула дверь – и увидела внутри вместо ванной комнаты обыкновенный коридорчик со светящейся лампочкой в конце. Пройдя его вместе с Хорхе, она толкнула другую дверь, лампа сразу же погасла, и утренний речной воздух ударился ей в лицо. Она стояла на берегу реки. Обернувшись назад, она увидела открытую дверь обыкновенного кафе, из которого она только что вышла. В кафе громко включилась сигнализация, распространяя звук тревоги, грабежа, воровства, аврала и караула! Хорхе весело устремился в сторону женской фигурки, стоявшей вдали у пирса. Елена закрыла дверь в кафе, мысленно отключила сигнал тревоги и быстро зашагала за собакой, улыбаясь собственным возможностям.

– Я знала, что мы еще увидимся! – с удовольствием сказала Елена.

– Несомненно! Спелая вишня всегда и везде желанная, даже среди густой листвы! Это логично и вытекает из нашей первой встречи! Быть иначе и не может! – тоже с удовольствием произнесла Малика, бросая фиолетовые семечки в реку.

Там, где семечки падали в воду, появлялись рыбьи головы, тихо открывающие рты и втягивающие в себя корм, плескаясь водой рассерженными и жадными движениями. Елена мысленно попросила рыб выстроиться в очередь за едой и не толкаться в воде. Они так и сделали. Малика улыбнулась. Бросив очередной раз горсть семечек в воду, ее колокольчики на браслетах зазвенели мелодию, отдаленно напоминающую мелодию нежной флейты Пьера.

– Ты уже понимаешь тайный смысл рыбьей дисциплины, поэтому они тебя и слушаются. – Шептала Малика. – Например, фонарь на набережной у моря имеет тоже свой смысл, как и любой предмет. Его создали люди с одной целью, чтобы он по их повелению светил вокруг, освещая дорогу, где ходят сами люди. Они создали его для себя, и он служит им всю жизнь. Его замечают ночью, а днем он не нужен. Днем он предоставлен сам себе, он смотрит на людей и ищет ответ на вопрос «а кому ночью светят сами люди?». Он молчалив и монументален в своей чугунной стати. Он монумент свету и вечный его раб… работник! Впереди и сзади стоят такие же, как он. Они молчат и кажутся мертвыми и холодными, но это совсем не так. Вот подойди к нему и спроси, что хочешь.

Елена подошла к чугунному фонарю. Он был весь в коричневых дождевых потеках от ржавчины, на черном гудронном теле. Они выглядели так, как будто он часто плакал. Дотронувшись рукой до его холодного туловища, она тихо спросила:

– Вам здесь грустно?

– Огромное вам спасибо, что вы не прилепили жвачку на мое тело! Огромное вам спасибо, что вы не клеите объявление на меня о пропаже щенка! Огромное вам спасибо, что вы обратились ко мне так уважительно! – заскрипел фонарь странным металлическим шепотом. – Вы спрашиваете, грустно ли мне? Мне грустно только от того, что я живу дольше людей – и маленькие девочки, гулявшие здесь с мамами, уже кричат на внучек и не бегают, как раньше, а ходят медленно. Я все такой же, крашенный заботливой рукой и освещающий дорогу будущим бабушкам и их мамам. Я знаю, что вечность в словах людей относительна, но насколько она относительна для меня? Мне грустно, сударыня! Я смотрю на птиц и радуюсь. Однажды речная чайка присела на меня и сказала, что нам никогда не летать высоко! Глупая птица! Тот, кто освещает всем путь у дороги, летать и не должен, ему достаточно светить. У всех свое предназначение, не так ли? Мой дедушка жаловался, что сжигал дотла каждый выданный ему сантиметр керосина. Теперь электричество, и мы не горим для себя, мы светим для всех.

– И вам огромное спасибо, уважаемый Фонарик! Вы уж точно знаете, как нельзя убегать от осени и как отдавать свою жизнь в аренду людям! Спасибо вам! – Елена, разговаривая с фонарем, высоко задирала голову, глядя вверх на его плафоны. Она считала, что уши фонаря и его голова наверху. Она оставалась человеком.

– Пойдем со мной! – сказала Малика. – У тебя еще две важные встречи.

Они отправились вдоль реки в сторону городского пляжа. Дождь давно закончился, и солнце, пробивая себе дорогу из дальнего космоса, уже набрасывало свои теплые лучи и свет в сторону малюсеньких людей. В огромном городе всегда находились чудаки, которые утром приходили на реку купаться. Но подойдя к пляжу, Малика и Елена увидели целую толпу людей, стоявших вместе вдоль парапета набережной и ожидавших чего-то. Они смотрели по сторонам, выискивая кого-то. Совсем неожиданно, со стороны, появился молодой юноша. Он был худ, высок и строен. Его длинные волосы были собраны в классическом затылочном узле не голове и перевязаны цветным шнурком. На шее, на обыкновенной веревке висел металлический Анкх, отшлифованный и начищенный до блеска серебряной посуды. Он был без обуви и шагал босиком, не обращая внимания на сотню человек, внимательно наблюдающих за ним с парапета. У некоторых даже были с собой фотоаппараты, и люди следили за ним как за диковинным явлением. Парень шел, высоко подняв голову, он был только в заношенных шортах цвета хаки и с голым торсом. Его острый кадык украшал необычно удлиненную шею. Странные и большие зеленые глаза напоминали образ ночного лемура, только небритого уже пять дней. Между двумя седыми бровями была нарисована красная полоска. В руках он держал диджериду из желтого дерева, многократно выеденного термитами изнутри и старенький коврик с арабской вязью. Он направлялся к воде со своими мыслями и неизвестной никому жизнью. Бросив мимолетный взгляд на Малику, он едва кивнул ей головой и направился поближе к воде. Расстелив коврик у воды и поставив диджериду с тотемными изображениями рядом, он снял хаки шорты и, оставшись в одном тряпичном лоскуте, сел в позу лотоса. Толпа на набережной перестала переговариваться. Сбоку подъехал мытый черный «мерседес» и оттуда, быстро цокая каблуками, выскочила крашеная блондинка с озабоченным лицом, боясь пропустить главное. Несколько человек обернулись в ее сторону и зашипели, призывая громко не топать земными каблуками и соблюдать тишину. Толпа замерла, наполняясь все новыми и новыми прибывшими людьми. Сообщество людей наблюдало, играя в молчанку.