– Каперанг, душа моя, вы когда-нибудь работали под открытымнебом, на ландшафте! Понимаете, о чем я?

Увидев гордо вздернутый подбородок, он уже не сомневался,что угадал правильно.

– Какое это имеет значение? – сверкнул на него глазамиВундеркинд.

Между нами говоря, большое и принципиальное, – сказалМазур столь же деликатно. – Говорят, вы отличный специалист своего дела. Яуважаю специалистов, сам такой. Вот только так уж исстари повелось, чтокабинетный опыт – одно, а работа в поле – совсем другое… Поверьте старомубродяге. Это не самая лучшая тактика – стараться покинуть место, которое тебе ненравится, напрягая все силы и выбиваясь из нормального ритма. Плавненъко нужновыбираться, плавненько. На земле столько поганых мест… К чему галопировать?

– Осталось всего километров десять, а там пойдут нормальныеземли.

– Вот именно, – сказал Мазур. – Отдохнем немножкои двинемся дальше. Ну к чему нам идти на принцип, упрямством тягаться? Давайте притиратьсядруг к другу.

– Если вы намерены из-за меня…

– Глупости, – сказал Мазур насколько могубедительнее. – Вы-то тут при чем?

– Не считайте меня вовсе уж оторванным от жизни теоретиком.Я прекрасно понимаю, что такое – равнение на тихохода, как-никак служу нафлоте…

– Это все от жары, – сказал Мазур. – Мозгиплавятся, всякая чушь в голову лезет… Я берегу группу, а все остальное –фантазии. Пойдемте. Отдохнем с полчасика и дальше двинемся, благо дело квечеру, скоро гораздо прохладнее станет.

И, не дожидаясь ответа, решительно направился прямиком кдлинной тени, в относительной прохладе которой уже разместились все остальные,включая пленника, по-прежнему связанного с Викингом прочной пуповиной.

Окинув его хозяйским взглядом, Мазур подумал, что ценнаядобыча, до сих пор не доставлявшая хлопот, начала вести себя довольнобеспокойно: араб ерзал, оглядывался в поисках то ли нежданных избавителей, толи возможности для бегства, вертел головой, гримасничал.

Может, примитивно писать хочет, подумал Мазур, судовольствием вытягиваясь в тени, – песок здесь по сравнению с тем, чторасполагался на солнцепеке, казался чуть ли не ледяным, и это было невыразимоприятно. Нужно, пожалуй, спросить, мы люди не гордые, если что, и штаны поможемрасстегнуть, и агрегат подержим…

Пленник вдруг упал набок, прижался ухом к песку с такимвидом, словно выслушивал не слышимые прочим инструкции. Обеспокоившийся было впервый миг Мазур тут же успокоился: это не обморок и не истерика, глазамилупает, поганец, вполне осмысленно, и на лице, пожалуй что, отражается некаяработа ума…

А вот с ним самим, самокритично признаваясь, что-тонехорошее определенно происходило. Показалось, что жара усиливается, будтокто-то выкручивает регулятор на максимум, воздух становится не просто сухим – наждачным,все вокруг – унылые пески, скалы, торчащие обломки камней, люди – приобрелоявственную красноватую окраску, словно Мазур смотрел через цветные стекла. И солнце,еще недавно ослепительно белое, выглядело тусклым, багрово-алым, воздух будтозатягивало красновато-желтой мглой.

Мазур прислушался к своим ощущениям. Странно. Ничегопохожего на дурноту, головокружение, никаких симптомов теплового удара илиподкрадывающегося обморока. А меж тем весь мир вокруг сталбагрово-красно-желтым, они словно бы оказались то ли на Марсе, то ли на вовсеуж экзотической далекой планете.

Остальные тоже, приподнявшись, вертели головами ипереглядывались с беспокойством. У Мазура создалось впечатление, будто всепрочие видят то же, что и он. Что за чертовщина?

Пленник, отчаянно извиваясь, приподнялся и сел.

– Идиоты! – завопил он по-английски. – Вы хотьпонимаете, что происходит?! Только не притворяйтесь местными макаками, у васвполне европейский вид, вы обязаны понимать… Шобе Идет шобе, болваны! Рожихотя бы замотайте!

Он принялся дергать головой, явно пытаясь захватить зубамикрай белой в серую полосочку куфии, прикрыть лицо.

Все вокруг было багрово-алым, желто-кровавым, жара достигланемыслимых пределов.

Охваченный внезапным озарением – всплыли в памяти кое-какиерассказы инструктора, – Мазур плюхнулся на живот и прижал ухо к песку.Услышал однотонный, растущий, усиливающийся шум, словно под землейраскочегаривался исполинский дизель. Со всех сторон послышались протяжноешипение, шорох, посвист…

– Мериси, идиоты! Шобе! Самум!

Приподнявшись, Мазур, уже знавший все наперед, заорал чтоесть мочи:

– Закрыть лица! Очки надеть! Мордой в землю!

И, не медля, сам размотал накидку пленника, укутал емуфизиономию, бросил Викингу:

– Смотри за ним!

Обернулся. С севера, из тех мест, куда они направлялись,вставала полоса почти непроницаемой багровой мути, заволакивавшей небо спугающей быстротой. На ее фоне вдруг поднялись, дрожа, трепеща, колышась,контуры какого-то дворца, белоснежного и прекрасного, с минаретами по бокам изаостренными яйцевидными куполами. Мазур знал, что ему не мерещится, что он и всамом деле это видит, существующее независимо от его мозга.

Белоснежный дворец – кажется, перед ним разъезжали всадникив развевавшихся плащах – вырос до исполинских размеров, Мазур словно смотрел нанего сквозь колышущееся марево раскаленного воздуха. И исчез – вмиг, словновыключатель повернули.

А через пару секунд на них обрушился самум.

Стало темно, как безлунной облачной ночью. Жара окутала,стегая по лицу и телу миллионами твердых крупинок, песчаные струи рванулисьиз-под распростершегося на земле Мазура так яростно и словно бы осмысленно, чтопоказалось на миг, будто его поднимает в воздух, крутит, уносит в небеса.Иллюзия была столь убедительной, что он вцепился в землю растопыреннымипальцами.

Весь мир утонул в посвисте жаркого песчаного вихря. Прижимаяк лицу накидку, Мазур отчаянно втягивал воздух, откусывал его большими глотками– и словно бы тонул в песке, как-то проникавшем сквозь плотную ткань в уши,рот, под одежду…

Во всей его прежней жизни не имелось аналогов и примеров. Онлежал посреди бешеной круговерти песка, собрав всю свою волю, чтобы справитьсяс первобытными страхами. Вспомнив о своих командирских обязанностях, поднялголову, подставив лицо струям хлещущего песка, попытался хоть что-нибудьрассмотреть вокруг.

Напрасно. Ничего не видно, кроме осязаемого, плотного мрака,царапавшего лицо и тело мириадами песчинок.

Мазур отшатнулся – прямо перед ним, вынырнув из мрака,появился высокий одногорбый верблюд, развернулся боком, глядя сверху с тупымпрезрением. Внутри похолодело – брюхо у дромадера оказалось распорото, оттудасвисали серые петли кишок, глаз не было, они зияли кровавыми ямами. А на спинеу него сидела полуголая женщина, едва прикрытая лоскутьями темно-синеготрепещущего плаща, невероятно красивая, с невероятно хищной улыбкой. Как онадержалась на спине верблюда в непринужденной позе, непонятно – давно должно еесдуть порывами ветра.