В общем, довезли благополучно, в домик заводили, словноперсонажа какой-нибудь кинокомедии, – двое его бережно тащили, разражаясьбеспричинным хохотом и пошатываясь, следом шел Вундеркинд с охапкойпозванивавших бутылок, за ним валили остальные, помахивая легкими объемистымисумками с покоившимися в них автоматами, а замыкал процессию Мазур,добросовестно горланивший с разухабистым выражением лица:

– Запшегайце коней в санки,

мы поедем до коханки!

Юж, юж, добраноц, поедем юж на добраноц!

Песенку эту он не извлек из родовой памяти, а вычиталгде-то, но какое это имело значение? Главное, провожавший их в домик вежливый ибесшумный прислужник вряд ли что-нибудь заподозрил. Нет сомнений, что стучалтут каждый второй из обслуги, не считая каждого первого, – но тут ужничего не поделаешь, дело житейское, вполне обычное на таких курортах. Невозбуждать подозрений – и все обойдется.

Они и не возбудили. Судя по тому, что прислужник, осклабясь,добросовестно попытался воспроизвести парочку польских ругательств (вполневозможно, искренне веря, что поддерживает светскую беседу), поляки тут жеотметились и вели себя, надо полагать, в полном соответствии с национальнымитрадициями. Две симпатичных девушки, выглянувшие на шум из окошка соседнегодомика, судя по их веселому фырканью, тоже не отметили никаких несообразностей.

Помянутое окошко Мазур видел краем глаза в щелочку межлегкой занавеской и рамой. Заметив там движение, он протянул руку, взял гитаруиз реквизита и громогласно добавил польского колорита:

– Плыне, Висла, плыне

по польскей равнине,

и допуки плыне,

Польска не загине…

На вопросительный взгляд Вундеркинда показал глазами наокно. Вундеркинд поднялся гибким кошачьим движением, подошел к окну, потянулся,изображая беззаботную праздность. Вернувшись к столу, сел не на прежнее место,а рядом с Мазуром, тихонько поинтересовался, почти не шевеля губами:

– Ничего не заметили?

Ничего подозрительного, – сказал Мазур серьезно. –Ну, а чего вы ожидали? Мрачных типов с поднятыми воротниками и в темных очках?Если нас вычислили и обложили, вокруг будет исключительно народец, подозренийне вызывающий, одни маски…

– Сам знаю, – пробурчал Вундеркинд. – Получше вас.

– Вот я и говорю… – пожал плечами Мазур. – Вы-то какдумаете, могли нас вычислить? Вы ж разведка, обязаны все на свете знать.

– Вашими бы устами… – поморщился Вундеркинд. – Кто жзнает…

Мазур подумал с отстраненным профессиональным цинизмом: еслио их миссии узнали неведомыми путями и готовят сейчас капкан, то, рассуждая сознанием дела, здесь и будет их последняя пристань, выражаясь интеллигентно, полныйи законченный звиздец. Оказавшись запертым в облаве посреди такого вотместечка, уже не вырвешься. Штурмовые группы со всех направлений, приданныеснайперы, несколько колец оцепления, акваторию, разумеется, блокируют, хреновутучу хваткого народа нагонят, и будешь тут торчать, как пельмень на тарелке.Останется лишь из кожи вон вывернуться, чтобы прихватить с собой на тот светкак можно больше народу – по крайней мере, не так обидно будет рапортоватькому-нибудь на той стороне: а вдруг есть все же та сторона, и кто-то согласноуставу принимает рапорты от новоприбывших… Как бы это местечко ни звалось,дежурный при входе есть наверняка, со всеми уставными причиндалами: мохнатыйхвост там или белоснежные крылья.

– Внимание! – сказал Мазур тихонько.

– Что? – встрепенулся Вундеркинд.

Дремавший в углу Куманек моментально ожил и, повинуясь жестуМазура, шмыгнул бесшумно в соседнюю комнату, чтобы в темпе сыграть там подъем.

– Она идет к нашему крылечку, – сказал Мазур. –Та, из соседнего домика. Второй пока не видно. Одна. Подозрительных предметовпри ней не усматриваю.

Вундеркинд с непроницаемым лицом опустил руку на пояс, гдепод пестрой рубашкой у него, понятное дело, был заткнут за пояс пистоль сглушителем. Через несколько секунд в дверь громко, бесцеремонно постучали.

Они обменялись взглядами. Мазур встал, пошел открывать.Мимоходом взял со стола откупоренную бутылку, набрал в рот старки и брызнул нарубашку для запаха, мысленно передернувшись от такого кощунства.

Едва он приоткрыл легонькую дверь, девушка с длиннымисветлыми волосами энергично протиснулась мимо него в комнату. Пока она шла,Мазур, разумеется, три раза мог бы сломать ей лебединую шейку или прикончитькаким-нибудь другим, не менее молниеносным и эффективным способом, – носпешка в таких делах ни к чему.

Она присвистнула, углядев натюрморт на столе, помоталаголовой и безмятежно произнесла по-английски:

– Ну вы даете… Основательно, – спохватилась. – Эй,а вы по-английски-то понимаете? А то жил тут до вас такой… Непонятно кто. Ни наодном человеческом языке не толковал… но по заднице хлопать порывался.

– Понимаем, – сказал Мазур. – И даже говориминогда.

На ней были белоснежные шортики и легкомысленно завязаннаяузлом на загорелом пузике пестрая рубашка, весьма аппетитно распахнутая. Всяона была загорелая, вертлявая и симпатичная, как чертенок, даже убивать жалко,если что, не дай бог.

– Точно, говорите… Вы кто? А то, я слышала, песню пели накаком-то экзотическом наречии…

– Поляки,– сказал Мазур доброжелательно. – Польша –это, как бы вам объяснить… Если выехать из Парижа и держать все время навосток, никуда не сворачивая…

– Я студентка, – чуточку обиделась она, –университета. Так что примерно представляю, где ваша Польша… Возле Германии, а?Я имею в виду, возле красной.

– Точно, – сказал Мазур.

Она засунула ладошки в тесные карманы шортов и, покачиваясьс пятки на носок, с любопытством оглядывала комнату. Из соседней вернулсяКуманек, гостеприимно кивнул и уселся на прежнее место. Судя по его виду, всоседнем кубрике в темпе сыграли побудку. Жить этой киске, ежели что,оставались секунды…

– Точно поляки?

– Не сойти мне с этого места, – сказал Мазур,перекрестившись на католический манер, как и следовало приличномуполяку. – Я – Юзеф, это вот Рышард, – показал он наВундеркинда, – а там, в углу – Янек. Можем паспорта показать.

– Зачем? Я же не полицейский… – сказала она, ухмыляясь вовесь рот. – Поляки? Здорово. Экзотично, я имею в виду. А я – Джоанна,только не зовите меня ни Джо, ни Анна, я этого терпеть не могу. Канада, Квебек.

Выговор у нее, и в самом деле, был специфически канадский…или какой-то спец грамотно поставил ей именно канадский выговор, как Мазурукогда-то ставили австралийский. Могло быть и так, и этак. Верить в их положениинельзя никому и ничему.

– А остальные где? – спросила она, озираясь с детскойнепосредственностью. – Мы в окно видели, вас много было…