По мере того как ширилась молва об успехах Мастерса, пациенты, нуждающиеся в консультациях, стали приезжать не только со всей страны, но даже и из-за рубежа. Доди Бродхед вспоминала, как однажды в середине 1950-х она ждала Мастерса в смотровой, и когда он наконец явился, то выглядел виноватым и расстроенным. Доди, подруга Либби Мастерс, спросила, что случилось.

«У меня на приеме сейчас была совершенно очаровательная дама, но мне пришлось сообщить ей, что она абсолютно бесплодна и никогда не сможет иметь детей», – признался Мастерс. Полным отчаяния голосом он объяснил, что сделать ничего нельзя. Он сказал, что муж этой дамы готов на любые меры, только бы у него был сын. После небольшой паузы он добавил: «Это все особенно грустно, учитывая, что она – супруга иранского шаха и просто обязана родить наследника».

Несмотря на то что рассказ Мастерса казался фантастическим, Бродхед его не забыла. Спустя несколько месяцев она прочла в газете о печальной судьбе принцессы Сорайи Исфандияри-Бахтиари, супруги иранского шаха, и все было именно так, как рассказывал Мастерс. В 1950-х годах Сорайя находилась под пристальным вниманием папарацци по всей Европе – она была легендарной красавицей, таблоиды заполнялись информацией о ней так же, как спустя много лет будут заполняться историями о британской принцессе Диане. В 1951 году Сорайя вышла замуж за Мохаммеда Реза Пехлеви, последнего шаха Ирана, и вошла в мир Павлиньего трона в Тегеране. Сорайя была обязана родить в этом браке сына. Казалось, что эти двое искренне влюблены друг в друга с того самого момента, как шах впервые увидел Сорайю. Первой супругой шаха была египетская принцесса, о любви в этом браке, организованном семьями супругов, не было и речи, а принцесса произвела на свет дочь, так и не родив наследника мужского пола. В скором времени стало ясно, что Сорайя не может забеременеть. Политические и религиозные лидеры Ирана давили на правителя, требуя наследника, который однажды возглавит нацию и сохранит политическую стабильность. Их напор стал еще сильнее после неудачного покушения на жизнь симпатизирующего Америке шаха, что случилось во время устроенного ЦРУ дворцового переворота.

Во время поездки в США супруга шаха обращалась в поисках помощи к нескольким специалистам по бесплодию. Один из врачей предложил хирургическое лечение, недостаточно исследованное, опасное для жизни и имеющее малый шанс на успех. Предложение было отвергнуто как слишком рискованное. Мастерс никакого чудесного исцеления не предлагал. После рентгенологического исследования фаллопиевых труб Сорайи, Мастерс быстро понял, что положение безнадежно. В 1958 году шах развелся со своей возлюбленной в надежде, что это спасет престол. Сорайя, бесплодная, но не безденежная, сохранила титул принцессы и провела оставшуюся жизнь в лучших отелях Европы. В течение нескольких лет, пока шах не был свергнут исламской революцией аятоллы[10] Хомейни, его придворные врачи приезжали к Мастерсу учиться.

Несмотря на то что несколько близких друзей знали о визите супруги иранского шаха к Мастерсу, никто с таким удивлением, как Доди Бродхед, не отреагировал на сообщение Мастерса о смене фокуса своего исследования. Они увиделись на многолюдной вечеринке, устроенной общими знакомыми, поболтали об успехах его клиники лечения бесплодия, о тревогах будущих родителей, об удивительных аспектах деторождения с помощью искусственных методов. В какой-то момент Мастерс признался, что его основной целью, логическим продолжением нынешней работы, было изучение секса как такового.

– К вам едут люди со всего мира – зачем вам переключаться на столь спорный предмет? – спросила озадаченная Доди.

– Почти все, что действительно нужно было узнать или можно узнать, я освоил. Теперь я хочу совершить открытие, – прямо заявил Мастерс. – Я хочу вписать свое имя в историю.

Доди изумленно уставилась на него.

– Ну и эго у вас, Билл! – сказала она.

Они вдвоем немного посмеялись над его смелостью. Но этот момент она запомнила навсегда.

Глава 7

Хорошая жена

Худшее из проклятий – проклятие стерильности, и пусть жесточайшему порицанию подвергнутся те, кто выбрал добровольную стерильность. Любая цивилизация стоит на том, что мужчина и женщина должны стать отцом и матерью здоровых детей, чтобы раса процветала, а не вымирала.

– ТЕОДОР РУЗВЕЛЬТ

Мардж Фостер очень обрадовалась, когда ее соседями стала чета Мастерс. Она знала Бетти еще с детства в Мичигане, а еще позже они породнились – Мардж была золовкой старшей сестры Бетти, Марджори. Их мужья, Торри и Таунсенд Фостеры, были братьями. Она относилась к Бетти как к старой подруге и считала ее идеальной женой для Билла, всеми уважаемого доктора. У Бетти и Билла в жизни было все, кроме детей. Двухэтажный кирпичный домик в голландском колониальном стиле, расположенный на Окли-Лейн, 34, в Ладью, штат Миссури, будет идеальным местом для большой семьи, решили они.

Когда Мастерсы впервые прибыли в Сент-Луис, Мардж помогла им найти жилье рядом с университетом и родильным домом. А когда по соседству с домом Мардж в Ладью – одном из самых богатых и престижных районов Сент-Луиса – освободился дом, она немедленно сообщила об этом Биллу и Бетти, которые сразу же внесли за него залог. «Мы много лет жили рядом с Мастерсами, так что я очень хорошо их знаю, – вспоминала Мардж. – Она была готова сделать что угодно, лишь бы он был счастлив». Торри Фостеру, впечатлительному сыну-подростку Мардж, казалось, что в доме Мастерсов все всегда находится на своих местах – каждый цветочек, каждый волосок, каждое слово. «Она была такой же, как большинство женщин ее поколения – и помыслить не могла о другой роли, кроме хранительницы домашнего очага, которая занимается семьей, пока ее муж Билл работает, – вспоминал Торри, тезка своего отца. – Ей было важно стать хорошей женой».

Мастерсы производили впечатление людей светских, настоящих выходцев из высших слоев общества. Это подтверждали и влиятельные друзья Бетти из епископальной церкви Святого Петра в Ладью, и знакомые Билла, у которого был членский билет республиканского теннисного клуба и которого часто по утрам можно было встретить с ракеткой в руке. «Я бы назвал ее аристократичной женщиной – приятной, ненавязчивой, очень приличной», – вспоминал доктор Фрэнсис Райли, знакомый с обществом утонченных интеллектуалов еще со времен Гарварда. «Либби умела налаживать социальные контакты», – утверждал доктор Джон Барлоу Мартин, сам бывший выпускник частной школы в Сент-Луисе. Пациенты Билла были как на подбор состоятельными людьми – обеспеченные женщины предпочитали видеть в качестве акушера-гинеколога забавного, неизменно одетого в галстук-бабочку Билла. Филлис Шлафли, архиконсервативная и жесткая женщина, тоже