Аллен и Мастерс рассматривали женскую сексуальность как анатомический базис своей специализации, ту реальность, с которой практикующий врач постоянно сталкивается, но при этом отказывается исследовать. Традиции, запреты и уголовное право мешали таким исследованиям. Аллен предостерегал Мастерса от возможных последствий.

«Поскольку вы серьезно намерены взяться за это исследование, я не буду вам препятствовать, но я очень за вас переживаю, – предупреждал Аллен, добряк, не склонный к конфликтам. – Мы с вами оба знаем, что эта работа может стать для вас профессиональным самоубийством». Декан факультета, Эд Демпси, также делился с Мастерсом тревогами по поводу соблюдения профессиональной этики и возможных помех из-за внутренней политики университета. Но и Аллен, и Демпси согласились передать предложение Мастерса в вышестоящие органы. Выслушав Мастерса, ректор Шепли решился обратиться к попечительскому совету. «Я сообщу вам, как только мне будет что сказать», – пообещал Шепли. Мастерс ждал ответа семь месяцев.

Ректор Шепли, умный человек, юрист, хорошо знакомый с консервативностью родного Сент-Луиса, не особо вдавался в подробности перед попечительским советом. Он знал, что Мастерс проведет исследование сексуальности человека совсем не в том ключе, что Кинси, что его работа будет достойна той интеллектуальной свободы, которую может предоставить университет. Но такой подход предполагает риски, общественное порицание и, возможно, даже судебные тяжбы. Шепли сообщил совету не больше, чем им нужно было знать, и Билла Мастерса поддержали. Руководство Университета Вашингтона «было в ужасе, но, если бы они знали, чем именно мы намерены заниматься, их ужас был бы куда сильнее, – вспоминал Мастерс. – Они ожидали продолжения работы Кинси, но мы не собирались действовать по его сценарию».

Двадцать шестого июня 1954 года Мастерс получил письмо от Шепли с просьбой зайти в удобное время. После долгого ожидания он был настроен на худшее.

– Билл, мы их сделали! – объявил Шепли, как только Мастерс переступил порог кабинета ректора. – Я восхищен. Должен сказать, я сам немного удивлен, что вы получили одобрение.

Мастерс был счастлив. Вот шанс всей его жизни – совершить наконец то, к чему он готовился на протяжении всей своей карьеры. Однако радость его была недолгой. Шепли признался, что решение совета не было единогласным. Он объяснил, что попечительский совет обеспокоен возможной потерей жизненно важных финансовых вкладов со стороны бывших выпускников, если информация о сексологических исследованиях Мастерса просочится наружу. Мастерсу придется искать собственный источник финансирования и держать программу в секрете. Что самое главное – хоть Шепли и рассказал попечительскому совету о планах Мастерса только в общих чертах, он взял с Билла обещание регулярно сообщать о своих дальнейших действиях. «Излишне говорить, что его условия я принял с радостью, – рассказывал Мастерс. – Более всего остального мне были нужны протекция и зрелые суждения ректора, если у меня возникнут проблемы».

Спустя шесть недель Мастерс пришел к ректору с отчетом. В этот период, в августе 1954 года, инфаркт унес жизнь Альфреда Кинси. Казалось, путь открыт и Мастерс станет пионером в исследовании секса. Когда Мастерс явился, Шепли встретил его дружелюбной улыбкой, едва ли походившей на маску озабоченного бюрократа.

– Ну, и что же вы мне расскажете о сексе? – полушутя спросил ректор.

Мастерс был серьезен.

– Я могу сказать вам, сэр, – начал он, – что я ничего, совершенно ничего не знаю о сексе. И я убежден, что вы тоже.

Шепли расхохотался.

Они обсудили сложности проведения исследования человеческой сексуальности, поговорили о том, почему эта тема в Америке не поднимается.

Получив одобрение, Мастерс отправился в медицинскую библиотеку университета в поисках любой книги, статьи или диссертации, которую можно было бы использовать в работе. «Я обнаружил, что никто не описал и не исследовал ничего, что могло помочь мне в изучении человеческих сексуальных реакций», – признавался он позже.

В картотеке университета Мастерс нашел всего один источник, который мог бы пролить свет на сексуальную функцию. Учебник был написан бывшим руководителем отделения акушерства и гинекологии Иллинойского университета и опубликован, как узнал Мастерс, только после выхода автора на пенсию. В университете это издание было доступно только по предварительному резервированию. Когда Мастерс попросил книгу, библиотекарь отказала.

– Простите, доктор Мастерс, я не могу вам ее дать, – сказала она.

Мастерс, озадаченный, решил, что она его неправильно поняла.

– Я не буду ее брать, – объяснил он. – Я просто хочу на нее взглянуть.

Библиотекарь даже не дрогнула. В книге были рисунки – тонкие штриховые наброски – мужских и женских гениталий, которые руководство библиотеки считало порнографическими. Как доцент, Мастерс не имел права их смотреть. Ему было сказано, что только профессора, руководители кафедр и сами библиотекари могут брать эту книгу. Он немедленно отправился к Уилларду Аллену и попросил взять книгу от своего имени. Как позже вспоминал Мастерс, этот случай «очень наглядно показал страх медицины перед темой секса».

На протяжении многих веков обсуждения секса сводились к деторождению, его единственной священной целью считалось создание семьи, племени или целой нации. Несмотря на то что поэтами, драматургами и мыслителями не раз поднимался вопрос о межполовых различиях – а религиозные, философские и политические трактаты называли любовь между мужчиной и женщиной краеугольным камнем цивилизации, культуры и жизни как таковой, – медицина практически не касалась изучения основ секса. Со времен Древней Греции и Гиппократа, «отца медицины», сексуальность неизменно неправильно понимали, игнорировали, осуждали и даже подвергали наказаниям. У каждого была своя теория. Платон различал «низменную» похоть и «возвышенную» форму эроса как основные противоположные причины притяжения между мужчиной и женщиной. «Между тем у женщины и мужчины природа различна – один зачинает дитя, другая же рождает», – писал Платон в «Республике». Как врач Гиппократ предполагал, что семя есть и у мужчин, и у женщин, что образуется оно в позвоночнике, а пол ребенка определяется тем, у кого из родителей семя было сильнее. Многие доверчивые греки перевязывали левое или правое яичко, веря, что это повлияет на пол будущего ребенка. Аристотель, более склонный к равноправию в любви, также задавался вопросом о различиях полов и, по результатам наблюдений за животными, считал, что мужская сперма пробуждает к жизни крохотных младенцев, уже и так сформировавшихся в теле женщины. Согласно тогдашним научным представлениям, Аристотель советовал парам перед совокуплением обратить внимание на погоду. «Дети мужского пола чаще рождаются, если во время совокупления дует северный ветер, а не южный, – писал он, – поскольку во втором случае животные производят больше секрета, а выделение большого количества секрета затруднительно, и именно поэтому мужское семя более жидкое, как и женские регулы».

В эпоху Возрождения Леонардо да Винчи великолепно изобразил анатомические изменения в процессе полового созревания и беременности, и сделал это