– Добрый ты, Семен, – обронил Морозов, открывая дверь. – Она у тебя в кабинете столами швыряется, а ты…

Он замер на полуслове, неверяще глядя на пустую раздевалку.

Взгляды мужчин одновременно устремились к настежь распахнутому окну.

– Черт! – вырвалось у Морозова.

– Вот тебе и черт, – пробормотал Семен, бросаясь к окошку. Выглянув, он успел заметить знакомую фигурку в толстовке с накинутым на голову капюшоном. Доля секунды – и беглянка скрылась за уголом здания.

Следователи переглянулись.

– Как в сказке про Колобка, да, Антон? – с усмешкой произнес Капков.

Морозов выругался сквозь зубы.

* * *

Она плохо помнила, как снова оказалась у Дома.

К тому времени уже смеркалось, и он напоминал Кате исполинскую древнюю черепаху. Старую, злую и голодную черепаху, которая спрятала свою чешуйчатую голову в панцирь, но одно неосторожное движение, и она вынырнет наружу, ухватив пастью свою зазевавшуюся жертву.

Сонные окна Дома тускло мерцали, словно внутри зажгли свечи, рассохшаяся дверь медленно приоткрылась, будто приглашая девушку внутрь.

С трудом поборов охватившую ее панику, Катя глубоко вздохнула и вошла внутрь.

– Попытка номер два, – чуть слышно проговорила она. – Я не отступлюсь…

Она медленно шла по коридору, бегло касаясь рукой поверхности стен. Подушечки пальцев ощущали их шероховатую поверхность, вызывая ассоциацию с крупным наждаком. В какой-то жуткий момент Кате почудилось, что стены пульсируют, выпячиваясь и прогибаясь внутрь, словно огромное, тяжело дышащее живое существо, и она резко отдернула руку.

Наконец Катя оказалась в той самой комнате, откуда в тот раз попала на бесконечную темную лестницу.

«Я должна, – твердила она про себя, маленькими шажочками приближаясь к крошечному отверстию. – Должна убедиться… что она там…»

Она обхватила холодную ручку пальцами и потянула на себя.

Дверь не шелохнулась.

За спиной послышался болезненный вздох, и Катя подскочила как ошпаренная.

Комната была пуста.

«Это дом, – догадалась она, и лоб ее покрылся испариной. – Дом живой. И сейчас он не хочет, чтобы я оказалась на той лестнице…»

Сопя от напряжения, она изо всех сил потянула за ручку, но с таким же успехом она могла попытаться сдвинуть с места Пизанскую башню.

Дом не пускал ее.

Катя вытерла пот со лба, выпрямляясь.

Ее взгляд остановился на огромном зеркале, и она, мгновенно позабыв о двери и лестнице за ней, шагнула к нему.

Катя медленно подняла руку вверх, но «Катя-отражение» лишь молча стояла и улыбалась.

По спине девушки пробежал ледяной ручеек.

«Это не зеркало, – прошептала Лариса. – Это твоя душа…»

Бледнея, Катя повернулась боком, но ее зеркальное отражение и не думало копировать движения. Катя-двойник просто стояла, исподтишка глядя на свой «оригинал». Улыбка постепенно превратилась в злобную ухмылку, глаза стали злыми и чужими.

Катя попятилась назад, и в это мгновение тишину разорвал протяжный звон настенных часов. Было что-то обреченно-заунывное в этом вибрирующем звуке, часы словно отсчитывали последние секунды перед тем, как приговоренный к казни положит свою голову на плаху.

Внезапно жуткое отражение в зеркале зашлось в безумном хохоте и тут же растворилось, превратившись в белесую пленку тумана.

– Прекратите! – завизжала Катя. Ее лихорадочный взгляд метался от страшного зеркала, в котором отсутствовало собственное отражение, до старинных часов, оглушающий звон которых становился поистине невыносимым.

– ХВАТИТ!!

Вибрирующий звук, казалось, застыл в воздухе, после чего часы буквально развалились в воздухе на две половины, с гулким стуком грохнувшись на пол.

Катя вновь повернулась к зеркалу, оцепенев.

Они были там, буквально в двух метрах за ее спиной. Четыре неподвижно застывшие женские фигуры, все в одинаковых белых платьях. Бледные, застывшие лица, от глубоко запавших глаз веяло зыбким мертвым холодом.

«Они… о боже, их рты…» – в ужасе подумала Катя.

Ни у одной из них не была рта. Ни шрама, ни полоски, зашитой нитками, просто гладкая, бледная кожа под носом, и все. Будто девушки были такими с самого рождения.

Несмотря на дикость происходящего, Катя узнала в одной из них Марину. Ту самую девушку, что привела ее на старый комбинат…

С едва слышным шорохом по поверхности зеркала поползли тоненькие трещины. Звук был похож на шелест лап какого-то крупного насекомого.

Фигуры безмолвно приближались к Кате, а та была настолько парализована животным страхом, что не могла даже пошевелиться. Как загипнотизированная, она во все глаза смотрела в зеркало, где неожиданно появилась Лариса. Она была обнажена, при этом бережно прижимая к груди длинное белое платье.

– Нет, – прошептала Катя, на ватных ногах приблизившись к зеркалу вплотную. – Нет, Лариса!

Но та, словно не слыша сестру, принялась неторопливо облачаться в платье.

Расползающиеся по зеркалу трещины постепенно расширялись, из них показались первые бусинки крови.

– НЕТ!!! – заорала Катя.

Она стукнула кулаком по зеркалу. Звук был такой, будто она ударила по наковальне, – глухой и едва слышный.

Гротескная паутина трещин быстро росла, неумолимо пожирая само зеркало, кровь уже не капала, а короткими толчками выплескивалась из глубоких, хаотично пересекающихся отверстий.

– Лариса!!! Не надевай его!!! – прохрипела Катя. В бессильной ярости она снова ударила по зеркалу и оно, не выдержав, лопнуло, разлетевшись по комнате окровавленными пазлами.

Тяжело дыша, Катя обернулась.

Безмолвные фигуры не сводили с нее прожигающих взглядов.

– Кто вы? – прошептала девушка. – Кто вы все?!

Призраки плавно отступили назад, продолжая многозначительно смотреть на Катю. Еще один бесшумный шаг назад, и легкие кивки.

«Они зовут меня, – словно в трансе подумала Катя. Она чувствовала, что ее окутывает странная слабость, заставляя слипаться веки. Ноги уже сами несли ее к молчаливым фигурам в белых платьях, которые постепенно удалялись, не сводя с нее многозначительных взглядов. – Может, только так я смогу вытащить Ларису?!»

Она, выдохнув, уже собиралась последовать за мерцающими тенями, как прогорклый воздух лезвием рассек властный голос:

– Стоять!

Катя замерла.

Чья-то крепкая рука схватила ее за локоть, не давая шевельнуться.

Она моргнула, и, когда открыла глаза, «немых» уже не было.