происхождение? И раз уж мы не знаем даже его имени – может быть, нам удастся определить хотя бы его социальный статус? Как бы нам ни хотелось различить в глубинах истории отдельных людей, археология редко позволяет ответить на эти вопросы; как правило, она сообщает куда более общие сведения, которые тем не менее отнюдь не лишены интереса. Гробница ныряльщика – свидетельство культурного плюрализма, который заставляет сомневаться в самой постановке столь популярного сейчас вопроса об «идентичности».

Погребение в форме каменного ящика – обычный тип погребения в Пестуме, в Южной Италии и других регионах греческого мира. Немногочисленный погребальный инвентарь: сосуд для оливкового масла и черепаший панцирь, вероятно служивший резонатором лиры, – греческие; была ли греческой музыка, исполнявшаяся на этом инструменте, мы не знаем. Оштукатуривание и роспись – как правило, чисто орнаментальная – внутренних стен встречаются в погребениях по всей Южной Италии. А вот обилие сюжетной живописи во внутреннем пространстве гробницы – исключение, единственная параллель обнаружена в Капуе. Вероятно, идея заимствована из Этрурии, в особенности из Тарквиний, где богатые склепы местной знати к тому моменту уже несколько поколений украшались богатыми росписями. Но эти погребения были рассчитаны на многократное подзахоронение, отвечавшее структуре этрусских семейных кланов, в то время как индивидуальная гробница – обычай греческих полисов. И если росписи в этрусских склепах открывались взгляду посетителей на следующих похоронах, то изображения пестумской гробницы навеки оставались скрытыми.

Не менее многообразны культурные истоки изображенных сюжетов. Пирушка выдержана в традициях греческого симпосия, кратер имеет форму, распространенную в Западной Лукании к югу и востоку от Пестума. В Греции пиршественная тематика в украшении гробниц встречается крайне редко, зато распространена в Этрурии. Ныряльщик, как мы убедились, – явление греческой молодежной культуры, но ее влияние распространялось в эту эпоху и на Этрурию. По этим данным мы не можем делать заключений о культурной идентичности.

Заимствование культурных форм из других городов, областей и стран в принципе не означало в Античности «примыкания» к той или иной культуре. И сегодня мы носим джинсы, пьем граппу и ездим на «тойоте» без малейших мыслей о том, чтобы обозначить таким образом американскую, итальянскую или японскую идентичность. По всему греческому миру люди носили «коринфские» шлемы, смешивали вино с водой в «лаконских» кратерах, одевались в «милетский» шелк, использовали «сидонский» пурпур и «тартесскую» бронзу. Все эти продукты назывались по местам их происхождения, но никто не связывал их потребление с принятием на себя культурной идентичности Коринфа, Спарты, Милета, Сидона (в Финикии) или Тартесса (в Испании). Эти места ценились за производимые ими культурные блага, которые становились частью общего образа жизни в самых разных местах, не вызывая ощущения чуждости. То же относится и к фрескам Гробницы ныряльщика: расписавшие ее художники, откуда бы они ни были родом и где бы ни обучились своему мастерству, – представители греческой традиции; они могли взять за образец этрусские росписи, но сюжеты фресок взяты из культуры, распространенной на всём греческом пространстве: симпосии в городских центрах, встречи у моря в периферийных зонах социальной жизни.

В конечном счете весь этот широкий историко-культурный контекст, важный для исследователей, не имел ни малейшего значения ни для покойного, ни для его близких. Умерший хотел быть похороненным – или был похоронен родными – не как представитель исторической обстановки, культурных влияний и массовых перемещений, а как член социальной общности своего родного города, в соответствии с той ролью, которую он играл в ней при жизни, и тем новым местом, которое община теперь отводила ему как покойному.

Как, где и в каких формах мы можем представить себе это в Пестуме? Море было здесь неотъемлемой частью жизни. Город в Античности был расположен прямо на берегу и получил свое имя от морского бога Посейдона; плодородная равнина окаймлялась длинным плоским побережьем, от устья реки Селе на северной границе полисной территории до скал современного Агрополи на ее южной границе. Археологи пока не обнаружили здесь следов, указывающих, что в том или ином месте собиралась для купания и ныряния мужская и женская молодежь. Однако здесь множество скал, подобных утесам Фасоса, а также плоских пляжей, где можно представить себе вышку вроде той, что изображена в Гробнице ныряльщика; долговременные, доступные археологам следы человеческого присутствия в подобных местах – скорее исключение.

Для подрастающих девочек в окрестностях Пестума было несколько мест, пригодных для ритуалов перехода в брачный возраст. К югу от города на небольшой речке Каподифьюме располагались три святилища с купальнями для невест, одно у источника, другое – самое большое – прямо за городскими воротами и третье в устье реки. Кроме того, в девяти километрах к северу от города имелось большое святилище Геры. Вследствие речных наносов береговая линия со времен Античности отодвинулась на полтора километра, поэтому сегодня трудно себе представить, насколько ландшафт был похож на то место, где Навсикая купалась и играла в мяч со своими служанками: вдали от города, в устье реки Селе, на обильно поросшем цветами берегу, вероятно с лагуной. Девушки, танцующие в святилище в честь богини, очень живо изображены на метопах храма (илл. 8). Здесь нетрудно представить себе и укрытую от посторонних глаз купальню.

Вотивные дары в святилище Геры – оружие и статуэтки лошадей – показывают, что почтить богиню сюда приходили и юноши – как эфебы, так и молодые воители. Однако в море они могли здесь разве что плавать, но никак не нырять, ввиду пологого берега. Другое дело на юге, среди утесов Агрополи. Там наверняка можно было найти скалу для прыжка в море. Или подходящее место для вышки. Это задача на будущее.

Изображения и зритель

Но для кого создавались эти росписи? Это напрашивающийся вопрос, его постоянно задают посетители в музее. Очевидно, их создали после смерти хозяина гробницы. Похороны, надо полагать, последовали сразу за окончанием работы – и тут же гробница была закрыта навсегда. Росписи в захоронениях Этрурии открывались, по крайней мере, взгляду родственников во время следующих семейных похорон. Росписи Гробницы ныряльщика можно было увидеть только во время обряда погребения. Мужчины и женщины, наверняка стоявшие вокруг тесной толпой, вряд ли имели время и возможность рассмотреть работу художника в деталях; вероятнее всего, им в этот момент было не до картин.

Так что же, перед нами – искусство без зрителя? От Античности до нас не дошло никаких пояснений. О том, что думали по этому поводу современники, мы можем лишь строить догадки, причем на двух уровнях.

В древности чрезвычайно заботились о том, чтобы покойный лежал в отрадной и соответствующей его социальному статусу обстановке. Это достигалось погребальными дарами: в гробницу клали одежду, доспехи, украшения, сосуды и утварь. Вторым важным