— Это нечестно! А охранник этот у входа? Со штендером…

— Не пойму суть твоей претензии, — с невозмутимым видом ответил он. — Ева, ты снимаешь помещение под кондитерскую, так? А коридор — это уже территория отеля. Могу ставить там что и кого захочу.

Ее аж затрясло от такой железной логики.

— Ты мелочный, гадкий…

Ева чуть не ляпнула новую грубость, а потом подумала, что это непродуктивно, и решила подойти к вопросу с другой стороны:

— Я не уйду отсюда, пока мы это не решим! Звони своему охраннику, рабочим, пусть…

— А ты в суд подай, — вдруг усмехнулся Арам. — Туда ты меня вроде отправила с вопросами по опеке? Я ничего не путаю?

— Я серьезно, Барсегян, не уйду, пока мы не решим вопрос!

— Так, стоп.

Арам поднялся с кресла, обошел стол, двинулся в сторону Евы. Она попятилась, но все же заставила себя остаться на месте. С удивлением наблюдала за тем, как он обошел ее, плотно запер дверь.

— Зачем ты это сделал? — тут же всполошилась.

— Кое-что проверить, — пожал он плечами.

И пошел прямо на нее…

Ева взвизгнула, когда он припечатал ее грудью к стене. Понять не успела, как он умудрился так ловко повернуть ее, перехватить запястья и зажать их одной своей здоровенной лапищей.

— Ты чего? Не смей! — завизжала, почувствовав его другую руку на злосчастной молнии юбки.

Один вжик, и вот Арам уже изучал взглядом цвет ее белья, розовый, к слову. Слипы* с котиками… Вещица не для мужских глаз.

К счастью, стягивать эту интимную часть гардероба Евы Арам не стал. Лишь показательно оттопырил резинку и вернул на место. А потом вдруг отпустил.

Ева резко развернулась к нему, одновременно с этим попыталась застегнуть сзади молнию, только ничего-то у нее не вышло. Сломал!

— Если хочешь решать со мной какие-то рабочие вопросы, — проговорил Арам с усмешкой, — приходи без трусов, сказал же. Что не ясно?

— Ах ты…

Ева задохнулась от возмущения. Бросила сражаться с молнией, замахнулась и что было силы врезала Араму по лицу. Получилась качественная, звонкая пощечина. Аж сама испугалась, как эффектно вышло.

Но у этого Павлина Неощипанного даже голова в сторону не дернулась.

«Железный, что ли?» — заметила Ева про себя.

Арам застыл на секунду, а потом снова рванулся к ней, перехватил руки, прижал к стене, только на этот раз двое оказались лицом к лицу.

Он зашипел ей в губы:

— Когда-то давно я предупреждал, чтобы ты так не делала. Предупреждал?

С этими словами он прижался к ней всем телом, впился в губы, требовательно, настойчиво целуя.

И мир уплыл… Как в далекие шестнадцать, когда Арам поцеловал Еву в самый первый раз. Прошлое, настоящее и будущее смешались и прекратили иметь какое-либо значение. Тело покрылось мурашками, колени подкосились.

Но вот Арам от нее оторвался, и волшебство рассеялось.

— Больше никогда не смей меня целовать! — зафырчала она, тут же придя в себя.

А Арам будто даже не услышал ее, все продолжал твердить свое:

— В следующий раз жду тебя без трусов.

— Раньше рак на горе свистнет, чем я перед тобой трусы сниму! — возмутилась она.

— В ближайшие же дни придешь. В твоих интересах не тянуть с этим, Ева.

— Павлин Неощипанный! — бросила она ему в лицо его новое прозвище — Я тебе больше не шестнадцатилетняя девчонка, которую ты присвоил. Это был последний раз, когда ты меня поцеловал!

— Ну-ну… — усмехнулся он самодовольным выражением лица.

Шагнул в сторону, давая ей пройти.

И Ева двинулась к выходу с высоко поднятой головой, кое-как придерживая сзади расходящуюся на юбке молнию, а другой рукой пыталась прикрыть позор блузкой.

«Ненавижу!» — кипела про себя.

Но стоило оказаться в коридоре, как глаза закрылись при воспоминании о поцелуе, а губы начали гореть, больше того — до сих пор дрожали колени.

«Он намазал губы афродизиаком?»

«Какая же я сказочная дурища…» — грызла она себя за столь импульсивный шаг.

Спешила убраться подальше от кабинета Арама и продолжала себя ругать.

Ведь в душе понимала: ничего от этого Павлина Неощипанного не добьется. Тот только порадуется ее отчаянию, ведь сам все эти козни ей и устроил. Но нет, понеслась с мечом наголо искать справедливости. Зачем, спрашивается? Ведь еще в глубокой юности осознала: нет ее, справедливости этой. Не бывает.

Разве справедливо с ней обошлась судьба, когда утонула ее мама? Или когда отец отдал Еву бабушке как нечто совершенно ненужное и лишнее в его жизни? Справедливо, что любовь в ее жизни была всего месяц? Или что ей пришлось растить ребенка одной?

«Да она как понятие устарела, справедливость эта!» — хотелось ей закричать на весь свет.

Ты либо добиваешься всего сама, либо никогда и ничего справедливого в жизни не видишь. И уж конечно, своего одними криками не добиться. Нужны гораздо более действенные методы.

Ох, ладно бы они с Арамом просто друг на друга покричали, но этим же не ограничилось.

Ева спешила обратно в кондитерскую красная от злости и… стыда. Он жег изнутри, заставляя желать провалиться сквозь землю.

А все Арам! Точнее то, как она на него реагировала.

Он прижал Еву к стене, чуть не раздел, а она перед ним лужицей… Как могла?

«Как же стыдно!» — шептала она про себя, повернув к входу в кондитерскую.

Там застала преинтереснейшую картину.

Дарья, ее помощница, стояла возле штендера вместе с охранником, а на подносе у нее красовалась тарелка с испеченными Евой утром шоколадными капкейками. Вот их-то она и скармливала этому детине. А он ел!

Тихонько подойдя к этой парочке, очень друг другом увлеченной, Ева вдруг услышала елейный голос помощницы:

— А вы бы не могли бы ваш замечательный штендер чуть-чуть подвинуть в сторону? Мы бы вас после обеда наполеоном угостили… фирменным!

«А, понятно, Дарья решила ловить на мед».

А потом Ева услышала, как охранник ей ответил:

— Вы простите, но приказ. Ни сантиметра в сторону.

«Кто бы сомневался!» — фыркнула Ева про себя.

А охранник, нахал такой, после своих слов засунул в рот почти целый капкейк. Как только поместился?

Ева подошла, метнула в него взглядом пару сотен молний и резко отчеканила:

— Раз помочь не можете, значит, и капкейки нечего есть!