а я не стала с этим мириться. И с его испортившимся характером не стала мириться тоже.

– С каким характером? – тупо спросил Александр.

Он вообще плохо понимал, что она говорит, потому что осознание того, что Сашка уже двадцать лет как свободна, окутывало мозг какой-то хрустящей стекловатой. Или она снова замужем, а он просто неправильно все понял?

– Я не замужем, – лукаво улыбнулась Сашка, потому что он, не удержавшись, задал мучивший его вопрос вслух. – Нет, конечно, у меня были отношения, но они ничем не заканчивались. Сначала я хотела встретить человека, с которым было бы хорошо Алисе, а такой не находился. Потом, когда она выросла, особо никто не рвался рушить свою семью, чтобы построить новую со мной. А потом я поняла, что все мужики устроены одинаково и любят в первую очередь себя. А я подсознательно всю жизнь искала человека, который любил бы меня. Искала безусловную любовь, такую как…

Она замолчала, оборвав себя на полуслове. Он так и не понял, что она хотела сказать.

– А что касается Саниного характера, – продолжила Сашка как ни в чем не бывало, – так меня не устраивало, что для него на первом месте всегда были деньги. Он влюблен в свои мечты о богатстве. Когда он строил бизнес, то шел по головам, ни с чем не считаясь. Он не жадный человек, нет. Он до сих пор помогает и мне, и дочери. Я же говорю, что мы нормально расстались. Но он одержим деньгами. А мне это неприятно. Саша, как же я рада тебя видеть! – Она снова схватила его за руку. – Пойдем посидим где-нибудь, мне обязательно нужно, чтобы ты рассказал мне, каково это – быть моряком и плавать на большом корабле.

– Моряки не плавают, а ходят, – улыбнулся он.

– Знаю, знаю. Нет, правда, пойдем, расскажи. – Она тянула его куда-то в сторону и требовала, и теребила, и говорила горячо и звонко, как когда-то давным-давно. И в ее голосе, молодом, родном, звенящем, растворялся и исчезал весь ужас того, что он недавно сделал.

Глава четвертая

Наши дни. Снежана

Теперь Снежана была абсолютно уверена, что Лидию Андреевну убили. Старушка-соседка не страдала галлюцинациями и излишней подозрительностью. Человек, который усыплял ее какой-то отравой, подсыпанной в банку с шиповником, и что-то искал в квартире, существовал на самом деле. И именно этот человек, застуканный старушкой на месте преступления, убил ее и, уходя, забрал банку и статуэтки тоже.

Пропажа статуэток доказывала также, что корни совершенного преступления уходят в далекое прошлое. Статуэтки принадлежали загадочному немцу Клеменсу Фальку. Но почему именно сейчас на них открыта охота? С того момента, как пленный Фальк стащил из дома Строгалевых первую фигурку балерины, прошло уже семьдесят пять лет. Тридцать из них не было в живых и Надежды Андреевны, хранительницы оставшихся фигурок и памяти о возлюбленном.

Снежану смущало и то, что кружевные балерины стояли на видном месте. Их можно было забрать в самую первую ночь, которую Лидия Андреевна спала под воздействием подсыпанного ей лекарства. Но человек возвращался снова и снова, забрав танцовщиц лишь после смерти хозяйки. Что он искал? Почему именно сейчас?

Снежана знала наверняка, что полиция и следователи легко нашли бы ответ на все эти вопросы. Но смерть одинокой старушки признали естественной, и никто не собирался расследовать официально нигде не зарегистрированное преступление. Даже если провести анализ шиповника, пакетик с которым лежал у Снежаны дома, то это ничего не докажет. Жестяная банка, хранившаяся у Лидии Андреевны, пропала.

И все же анализ был необходим, хотя бы для признания очевидного факта – соседку убили. Но Зимин наотрез отказался помочь жене, и Снежана решила, что обращаться к нему за помощью повторно ни за что не станет. В конце концов, у нее тоже есть самолюбие. Немного подумав, она нашла человека, который мог ей помочь провернуть это дело в частном порядке. Ее клиентка, приятельница Зимина, помощник руководителя Следственного управления Лилия Лаврова.

Снежана была уверена, что Лиля, выслушав ее доводы, во-первых, отправит шиповник на анализ, а во-вторых, ни за что не выдаст ее Зимину. Понятие «женская солидарность» для нее была не пустым звуком. Впрочем, и для Лили нужны были аргументы покрепче ночных шагов и пропавших танцовщиц. В конце концов, их могла забрать домработница или наследница Лидии Андреевны, хозяйничающая в квартире последние несколько дней. Снежана сделала себе зарубку на память, аккуратно спросить об этом, когда все вернутся с кладбища.

Следующий шаг – попытаться разузнать что-нибудь о Клеменсе Фальке. Конечно, он вряд ли до сих пор жив, но у него наверняка есть родственники, потомки, которые могут что-то знать. Кажется, Лидия Андреевна говорила, что он из Лейпцига, а это именно тот город, в котором сейчас живет первая жена Зимина. Если знать адрес, она вполне могла бы сходить и поговорить с ними. Вот только как найти адрес?

Она вдруг вспомнила, как соседка рассказывала о том, что незадолго до своей смерти ее сестра получила от Фалька гневное письмо, содержания которого Лидия Андреевна не поняла. Впрочем, содержание и не важно. На письме же должен быть обратный адрес, вот что имеет значение. Так-так-так. Снежана закрыла глаза, чтобы лучше вспомнить, что именно говорила за чаем старушка. Точно, она сказала, что письмо так и лежит в ящике стола в комнате Надежды Андреевны, слева от входа.

Сорвавшись с места, она побежала в нужную комнату, подскочила к столу, выдвинула верхний ящик. В нем царил идеальный порядок. В левом углу лежал немецко-русский словарь, в центре небольшой альбом с фотографиями. Немного поколебавшись, Снежана достала его и, открыв, пролистала.

Видимо, альбом принадлежал Надежде, по крайней мере, женщина на поздних фотографиях была очень похожа на Лидию, но не она. На ранних фотографиях была запечатлена маленькая девочка с любопытными глазами, которая по мере роста превращалась в красивую девушку с нежным, милым лицом и длинными, очень густыми и красивыми волосами.

В альбоме хранились несколько групповых снимков, запечатлевших Надежду с учениками, у которых она, по всей вероятности, осуществляла классное руководство. На самой последней из них было написано: «8 «Б», средняя школа № 8, 1986 год». Восьмая школа в те годы считалась самой лучшей в их городе, элитной. Сама Снежана училась в тридцать второй школе, а в далеком 1986 году вообще только родилась.

На нескольких карточках, как детских, так и взрослых, Надежда стояла рядом с Лидией. На каких-то любительских была запечатлена с матерью и суровым мужчиной, видимо отцом, когда-то лишившим ее дочери. Снежана представила, как злая чужая воля разлучает ее с Танюшкой, и вздрогнула. Ни за что на свете она не согласилась бы отдать кому-то своего ребенка. Как пройти через такое – и не умереть? Не сойти с ума? Не озлобиться на весь мир?

Еще на одной фотографии улыбались в камеру два мальчика и девочка, лет примерно пятнадцати. Снежана узнала место – школьный двор восьмой школы, совсем недалеко от этого дома. Только и надо, что пересечь парк, пройти один квартал до улицы Мира, повернуть направо и прошагать еще два квартала. Она зачем-то вытащила фотографию из уголков, удерживающих ее на странице, и перевернула. «Надежде Андреевне от трех С», – было написано на обороте.

Кто такие эти «три С», она не знала, пожав плечами, засунула фотографию на место, закрыла альбом и убрала его обратно в ящик. Вытащила жестяную коробку, видимо тоже привезенную Лидией из-за границы, только не из-под кофе, а четырехугольную, из-под печенья, подцепила ногтями довольно тугую крышку.

Письма хранились здесь. Обычные рукописные письма в конвертах с марками, которых давно уже не пишут. Первое письмо, судя по штемпелю, было отправлено из Лейпцига в 1991 году. Ну да, это то, которое Клеменс Фальк написал после того, как рухнул железный занавес и это стало возможным. На втором оттиск гласил, что оно пришло в 1992 году, и в нем Клеменс должен был обвинить возлюбленную в том, что она не сохранила дочь. Вскоре после того, как она получила это письмо, Надежда заболела и умерла. Лидия Андреевна была уверена, что от горя.

Немного поколебавшись, Снежана открыла первое письмо и начала читать. Она плохо знала немецкий, поэтому поняла только первую фразу «Дорогая Надя». Второе письмо начиналось обращением «Госпожа Строгалева». Ну надо же, как рассердился. Совать нос в чужие письма было совершенно неприлично, но в них могло быть что-то важное, что пригодится полиции, реши она затеять настоящее расследование.

Впрочем, прочитать их Снежана все равно не могла, а забрать с собой, чтобы перевести со словарем, не осмелилась. Никто не давал ей разрешения рыться в чужом столе. Она не полиция, чтобы устраивать