шиповником твоим я завтра заеду, мне все равно к тебе в ателье надо. Хочу платье заказать. У Гришки в этом году выпускной. Чем не повод принарядиться.

– Да ты что? – изумилась Снежана. – Господи, как быстро время летит. Матвей, значит, в этом году уже второй курс окончит?

Гришкой звали Лилиного сына от первого брака. Матвей же был приемным ребенком, которого они с Лавровым усыновили, когда поженились. Кроме того, пара воспитывала еще сына самого Лаврова, которого звали Степой, а также общую дочь, которая в этом году пошла в первый класс[3].

– Ну да, осенью у нас будет два студента, а еще через год – три. Разлетаются наши птенцы, Снежана. Все-таки есть что-то грустное в том, что дети растут. Но и радостное тоже. Например, новое платье. Так что завтра заеду, заодно и шиповник твой заберу. Пользуйся возможностью, пока она есть. Скоро не будет.

– Почему это? – Снежана вдруг испугалась, что Лиля больна. Она вообще легко тревожилась и сразу думала о плохом. – Что случилось?

– Ничего. У меня выслуга подходит, планирую уволиться и сменить профиль деятельности.

– Как это? Зачем?

– Ну, во-первых, «самой нежной любви наступает конец, бесконечной тоски обрывается пряжа», как пел Вертинский. К работе это тоже относится. Мне уже сорок, сколько можно работать без продыху. А во-вторых, и в главных, Лавре уже трудно одной тащить свое агентство. Ей уже за семьдесят, она, конечно, молодец, но не двужильная. Пока я на пенсию выйду, пока все оформлю и дела передам, ей почти семьдесят пять лет исполнится. А без доходов ее фирмы нам детей не поднять, на одну ментовскую и одну следовательскую зарплату трех студентов в Москве содержать не получится. Да и малая тоже в круглую сумму обходится. Скоро узнаешь, почем платьица, туфельки и занятия танцами. Так что придется подставить плечо и взвалить прибыльный бизнес по организации праздников на себя.

Снежана точно слышала в голосе Лили несвойственное ей уныние. Свою работу она любила и делала ее хорошо. Лаврой же звали ее чудесную свекровь, Валерию Сергеевну Лаврову, которая действительно все еще работала, обладала боевым характером и на свои годы не выглядела. Но Лиле виднее. Если она говорит, что свекрови тяжело, значит, так оно и есть. Тем более что при Лилькиной занятости домашние хлопоты тоже на Валерии Сергеевне. Ее мама на пару лет старше и тоже весь быт на себе везет. Снежане внезапно стало стыдно.

– Ладно, Лиль, ты пока сильно-то не расстраивайся, – туманно сказала она, понимая, что подобное утешение вряд ли поможет. – Разрулится как-нибудь. А в ателье я тебя завтра жду. Платье придумаем – все упадут. И Лавров твой первый.

Закончив разговор с Лилей, Снежана, не откладывая в долгий ящик, созвонилась и со швейцарской тетушкой. Та историю о новом расследовании, в которое оказалась втянута ее родственница, восприняла с интересом и легкой тревогой.

– А это не опасно? – спросила она. – Помнится, в прошлый раз твои русские преступники меня похитили. Не хотелось бы, чтобы что-то подобное повторилось.

– Тата, дорогая, тебе в этот раз точно ничего не угрожает, – засмеялась Снежана. – Ты же в Швейцарии, а значит, в полной безопасности.

– Я – да, но ты и Ирочка – нет, – заметила Татьяна Елисеева-Лейзен. – И меня особенно тревожит, что вы там одни, без моего присмотра. А на твоего мужа, ты уж прости меня, моя дорогая, я не возлагаю никаких надежд. Эти мужчины такие бестолковые, особенно когда речь идет о какой-нибудь загадке, над которой нужно поломать голову.

На своего мужа Снежана тоже не возлагала никаких надежд, но не говорить же об этом тетушке.

– Тата, успокойся, мне совершенно ничего не угрожает. Да и вообще, как раздобытая в Лейпциге информация о человеке, который, скорее всего, давно умер, может мне навредить здесь, у нас? Я просто тешу свое любопытство. Поверь мне, это не детектив, а мелодрама, любовная история, приключившаяся бог знает когда между русской девушкой и пленным немцем. Все это быльем поросло и не представляет опасности. Так ты мне поможешь?

– Ну разумеется, помогу. Тем более что я смолоду любопытна и обожаю мелодрамы. Я позвоню своему детективному агенту и все ему объясню. Только пришли мне информацию, которая может ему пригодиться. Как, ты говоришь, звали того немца?

– Клеменс Фальк. Я отправлю тебе его домашний адрес и постараюсь письменно изложить все, что знаю. Вот только переводить для детектива на немецкий тебе придется самой.

– Прекрасно, будет повод размять мозги и погонять своего Альцгеймера.

Снежана рассмеялась, потому что мало кто мог сравниться в ясности мозга с ее тетушкой. Тут она вспомнила соседку того же возраста, которая тоже сохранила здравый рассудок, но была вероломно убита каким-то негодяем. Нет, раскрыть это преступление и вывести преступника на чистую воду было ее долгом.

– Не наговаривай на себя, Тата, – укорила она тетушку. – Ты нам всем еще фору дашь.

– Не льсти мне в надежде заговорить зубы, – распорядилась та. – Скажи лучше, как двигается работа над панно. Максимум в середине апреля я жду тебя в Лозанне. Вместе с Ирочкой и Таточкой.

– Я уже почти закончила, – бодро соврала Снежана.

– Не ври своей старой тетке, – строго парировала Елисеева-Лейзен. – Можно подумать, я тебя не знаю. Все твои мысли сейчас заняты этой историей с новым убийством. Я тебе помогу еще и потому, что это в моих интересах. Пока ты не поставишь точку в этом деле, ни за что не вернешься в график. А выставка на носу. Промедление смерти подобно.

В тот же вечер Снежана отправила тетке всю имеющуюся у нее информацию, которая могла помочь в поисках потомков Клеменса Фалька, а наутро встретилась с Лилией Лавровой и с облегчением отдала ей для анализа пакетик с измельченными плодами шиповника, врученный ей Лидией Андреевной.

– Ни на что не надейся! – приказала ей Лиля, забирая «вещественное доказательство». – Скорее всего, там ничего нет, потому что, строго говоря, и быть ничего не может.

Однако это был один из немногих случаев, когда помощник руководителя Следственного управления Лилия Лаврова ошиблась. Анализ сухой смеси показал наличие в ней порошка барбитала натрия, известного в медицине как снотворное веронал, крайне редко используемое в настоящее время из-за сильных побочных эффектов. К таковым относилась спутанность сознания и астения.

Заваривая свой шиповник и растворяя в горячей воде веронал, Лидия Андреевна впадала в рваный, прерывистый, тяжелый сон, выныривая из которого не могла встать с кровати из-за сильной слабости. А это означало, что человек, подсыпавший снотворное в ее чай, действительно существовал. И, не выпив свой отвар в очередной раз, старушка могла столкнуться с ним лицом к лицу. Или с ней.

* * *

Полгода назад. Анна

После перенесенной новой болезни, проклятущего этого ковида, чувствовала Анна себя неважно. Нет, к счастью, болела она легко. То ли регулярные прививки сказались, то ли просто повезло, но даже температура держалась всего один вечер. Трехдневный кашель и насморк тоже особых проблем не доставили, а вот последствия изрядно измучили, хотя ничего конкретно не болело. Так, слабость при малейшем усилии, учащенное сердцебиение и головокружения. Жизни не угрожает, а на качестве ее сказывается.

Конечно, жаловаться на такие симптомы, когда тебе семьдесят четыре года, само по себе было глупостью. У всех ее подруг недомогание давно стало хроническим, а на холодильнике поселились таблетки, которые следовало пить по часам. Но Анна на здоровье никогда не жаловалась, испытывать недомогание не любила и превращаться в старую развалину не хотела, а потому вдумчиво искала врача, который не отмахнется от старушечьих жалоб, а выслушает и поможет.

Врача-кардиолога ей посоветовали через пятые руки. Какое-то время Анна потратила на то, чтобы собрать отзывы и приглядеться, и в итоге осталась довольна. Звали докторшу Александра Дмитриевна Белокопытова, работала она в крупном научно-медицинском центре, но вела и частный прием в небольшой негосударственной клинике, куда Анна и записалась, благо финансовая возможность была. Ее сын имел диковинную в те годы, когда он получал образование, и крайне модную в наши дни профессию «программист», сначала работал в филиале крупной заграничной фирмы, потом рискнул открыть свою – и не прогадал.

Анна вообще благодарила судьбу, потому что финансовых проблем с самого детства не испытывала. Ее родители (она немного запиналась на этом слове, но самую малость) были довольно крупными учеными, папа – историк, мама – лингвист, еще в советские годы они довольно часто ездили на международные конференции за рубеж, поэтому одевали дочку всегда как картинку. Да и дом у них был, что называется,