Пушкин любил посещать ярмарку, побывать с народом, пообщаться… Вот и на этот раз надел простую рубаху, подпоясался ремешком, на голову надел шляпу, взял свою толстую палку и пошел на богомолье…

До монастыря рукой подать, всего чуть более трех верст.

Ярмарка была в разгаре. Вокруг ограды и внутри ее было полно народа. Празднично звонили колокола…

Всех забавлял цыган своим медведем.

– Миша, покажи народу, – горланил цыган, – как девицы красоту наводят!..

Поднявшись на задние лапы, медведь передними лапами старательно тер свою морду. Народ, довольный, хохотал…

– Мое уважение Александру Сергеевичу, – вдруг раздался рядом голос.

Пушкин повернул голову и увидел торговца из Опочки, Ивана Лаптева, с которым познакомились ранее тоже на ярмарке.

– Рад вас видеть, Иван Иванович! Торгуешь?..

– Нет, какая нонче торговля!.. Одни убытки… Дорожатся мужики… А вы как изволите поживать?..

– Как говорится, помаленьку, – ответил Пушкин, жуя апельсин. – Будешь апельсин?

– Благодарю покорно, – беря апельсин, ответил Иван Иванович, – Я люблю их с чаем… Как долго еще в наших краях гостить думаете?..

Хитрый мужик прекрасно знал, почему Пушкин «гостит» в Михайловском. Поэтому Пушкин промолчал…

А Иван Иванович гордо поглядывал на толпу – пусть смотрят, как он с самим Пушкиным общается.

Пушкин пошел в самую гущу толпы… Кое-кто, особенно помещики-соседи, смотрели на него не очень приветливо, считая его гордецом, поскольку не навещал никого из них, некоторые боялись его острого слова и задорного характера.

Возле главных ворот монастыря, в пыли, на палящем солнце, сидели старцы, гнусавя что-то свое скрипучими голосами. В небольшую деревянную чашку крестьяне бросали жалкие свои гроши.

Пушкин подошел, остановился, послушал и сел рядом с нищими, прислушиваясь к их грустному пению. Все с удивлением стали смотреть на поэта. А Пушкин, сложив ноги калачиком, продолжал слушать, надеясь что-то почерпнуть для своего «Бориса Годунова».

В толпе начали раздаваться голоса:

– А кто это такой?.. Смотри, Аксинья, какие у него когти!.. Наверное, не нашей православной веры…

– Да наш это… барин михайловский…

Вскоре толкотня, жара, вонь, гам утомили Пушкина. «Не заглянуть ли мне к отцу Ионе, испить у него чайку, передохнуть?..» – подумал Пушкин. А потом вспомнил, что сейчас у отца Ионы полно посетителей, и не пошел.

Пушкин решил идти домой… Направлялся лениво к спуску в Михайловское. Он почувствовал наступившее какое-то бессилие, мир побледнел… Но вдруг, словно сбросив с плеч тяжесть, он остановился, бросил высоко свою палку, поймал ее и начал вслух читать:

Тень Грозного меня усыновила,

Димитрием из гроба нарекла,

Вокруг меня народы возмутила

И в жертву мне Бориса обрела…

Димитрий я… Довольно!.. Стыдно мне

Пред гордою полячкой унижаться!..

Пушкин был доволен. В приподнятом настроении, насвистывая какую-то мелодию, он быстро зашагал к своему дому. Неожиданно из-за кустов через тропу выскочил крупный заяц. Пушкин даже вздрогнул… «Черти бы тебя взяли», – выругался Пушкин, – суеверно перекрестившись. – И откуда ты только взялся…»

Он уже почти подходил к своему дому, мечтая о холодном квасе, как вдруг увидел всадника, который скакал по дороге от Вороноча к Михайловскому. В нем поэт узнал Алексея Вульфа и помахал ему рукой. Алеша тоже его узнал, пришпорил коня и вскоре оказался рядом с соседом. Он соскочил с коня, а подойдя к дому, передал его конюху. Не мешкая, они укрылись в прохладном доме.

– А я, друже, все прилаживаюсь, как бы дать стрекача… – сказал Пушкин. – Я не могу отказать себе в удовольствии надуть царя и всех агентов его…

– Для этого я и приехал… – сразу принял озабоченный вид Алеша. – Мне пришла по этому поводу прямо гениальная мысль…

– Да не может быть!.. – захохотал Пушкин.

– Факт. Я поеду за границу и возьму с собой кого-нибудь из слуг. От границы я отошлю его обратно домой, а вы с его паспортом переедете…

– Отец!.. Благодетель!.. – закричал Пушкин. – Век не забуду!.. Но постой: а как же потом ты сам вернешься к царю? За такие художества он сожрет тебя со всеми потрохами…

– Ну… – пренебрежительно отмахнулся Алеша. – Устроиться всегда как-нибудь можно…

– Няня, Родионовна!.. – завопил Пушкин. – Волоки немедленно шампанского!.. Впрочем, нет: ко мне заезжал недавно Дельвиг, и шампанское мы выдули все… Ну, хоть наливки, что ли, какой… Или бутылочку Бордо, может быть?

– Нет, нет, лучше всего квасу… – сказал Алеша. – Такая жара… Да, между прочим, к нам скоро приедет моя очаровательная кузина, Анна Петровна…

– Керн? – сразу просиял Пушкин.

– Да. Она в письме спрашивает о вас…

– Давно не видал я ее… – сказал Пушкин задумчиво. – С тех пор, как встретились мы с ней у Олениных в Приютине… Какая женщина!.. Этот девственный вид ее… и в то же время эти страстные глаза… Когда же у вас ждут ее?

– Чрез неделю или две…

Они уселись в полутемной от прикрытых для прохлады ставен гостиной, надулись холодного забористого квасу, а через полчаса на дворе захлопали уже пистолеты: они состязались в стрельбе в цель. Пушкин, как всегда, отличался.

Пронеслась веселая летняя гроза, освежившая пылающую землю и засыпавшая леса и травы россыпями бриллиантов. Дышалось, как в раю… Крестьяне, как только синяя туча свалила и в небе засияла нарядная радуга, снова бросились в поля, – жатва была в полном разгаре, – и, опаленные солнцем, за страду исхудавшие, они снова с головой ушли в тяжелый труд… А все тригорское общество под предводительством Зизи, забрав разномастные корзинки, весело углубилось в душистую прохладу леса по грибы.

Пушкин не отходил от Анны Петровны, которая словно ошеломила его с первого взгляда. Она расцвела, и теперь красота ее была просто мучительна.

Красавица почувствовала впечатление, которое