друг – барон Антон Дельвиг. Пушкин давно ждал его. И вот, наконец, Дельвиг перед ним. Пушкин радостно обнял друга.

– Ах ты, толстяк, увалень… – притворно ругаясь, – с восхищением говорил он другу. – Как я заждался тебя, уже и надежду почти потерял. Что так задержался?

– Тебе же известно, Француз, – с улыбкой растроганности отвечал Дельвиг, – что мы предполагаем, а бог располагает. Моя поездка в Витебск увенчалась лихорадкой. Провалялся с температурой больше двух недель…

– Как же я рад тебя видеть!.. – глядя на друга, восхищался Пушкин. – Но болезнь пошла тебе на пользу, барон: ты стал еще толще.

И Пушкин рассмеялся своим заразительным смехом.

– Мама, – крикнул Пушкин, – встречай гостя!

На крыльце появилась Арина Родионовна, вся кругленькая, аккуратненькая.

– Здравствуйте, – поклонившись, поздоровалась она. – Заходите в дом.

– Мама, это мой друг Дельвиг, поэт, прошу любить его и жаловать.

– Мы всегда гостям рады, – пропуская друзей вперед, сказала няня, улыбаясь.

– Какая прелесть твоя няня, – с восхищением воскликнул Дельвиг, когда они вошли в кабинет поэта. – Именно такой я себе ее и представлял.

– Вот побудешь у меня недельку-две да послушаешь ее сказки, ты в нее влюбишься окончательно.

– Нет, Француз, я надолго не задержусь, надо возвращаться в Петербург. Дел, брат, невпроворот…

На пороге появилась няня.

– Милости просим откушать кофейку с пирожками, – проговорила она своим каким-то по-особому звучащим голосом.

– Пойдем, барон, перекусим. А потом я тебя засыплю вопросами. Ты, наверное, с дороги проголодался.

– С удовольствием откушаю ваши сельские брашна, – согласился Дельвиг, который никогда не страдал отсутствием аппетита. – Да и у меня есть для тебя, дорогой Александр Сергеевич, целый ворох посланий. Но, как водится на Руси, сначала гостя надо накормить, в баньку свести, в постель уложить, а потом уж к делу приступать.

– Нет, барон, – заливаясь своим смехом, ответил Пушкин, – покормить мы тебя покормим, а с банькой и постелью погодим. Мне не терпится прочитать, что пишут мои друзья.

На столе в столовой дымился кофе, а на большом блюде, как всегда под полотенцем, ароматный запах издавали нянины пирожки.

– Угощайтесь, – пригласила она друзей к столу с поклоном.

Плотно перекусив, друзья вернулись в кабинет Пушкина.

– Дорогой барон, показывай, что ты мне привез, я горю от нетерпения.

– В этом чемодане книги, которые передали тебе твой брат и Жуковский, а в этом портфеле письма от Вяземского, Погодина, Рылеева…

– Дорогой Дельвиг, как я тебе благодарен… Почитаем вместе?

– Нет, Александр, позволь мне с дороги прилечь после такого сытного завтрака, – умоляющим тоном попросил Дельвиг.

– Узнаю ленивца… Мама, – громко позвал Пушкин няню, – прикажи постелить гостю.

– Прошу вас, гость дорогой, в приготовленную для вас комнату, – пригласила барона Арина Родионовна.

– Отдыхай, барон, а я погружусь в твои подарки.

Пушкин вскрывал один за другим конверты, жадно вчитывался в каждое слово друзей, которые искренне переживали за него, за его здоровье, за его талант. В письмах были литературные новости, слухи и сплетни Москвы и Петербурга, сообщения о выходе в свет его поэм и стихов, отзывы критики на его произведения… А в некоторых были даже деньги, недостаток которых поэт чувствовал постоянно…

Ближе к вечеру Дельвиг проснулся и появился в кабинете Пушкина.

– Как отдыхалось, барон? – спросил Александр Сергеевич.

– Спал, как никогда! У тебя здесь волшебный воздух, пьянящий и успокаивающий.

– Да, брат, воздух у нас чудесный, и природа волшебная… Но скука, барон, удушающая. Я задыхаюсь здесь… За мной ежедневно следят, как за каким-нибудь ужасным государственным преступником.

– И все же последние творенья твои восхитительны. Вся Россия зачитывается ими. Я понимаю и сочувствую тебе. Друзья хлопочут о твоем освобождении… Не будем о грустном… Я еще в дороге мечтал услышать твои новые стихи и поэмы. Будь так любезен, погрей душу своим талантом.

– Ну, что с тобой поделаешь? Я тебе, как лучшему другу и поэту, прочту только что написанную трагедию из Смутного времени «Борис Годунов».

Пушкин взял рукопись и стал читать. У Дельвига, по мере чтения, глаза становились все шире от восторга, и даже появились слезы. Когда Пушкин закончил читать, неповоротливый Дельвиг вскочил на ноги, обнял Пушкина и стал его целовать.

– Что за чудо, что за прелесть ты сочинил, друг мой!!! Я в восторге! Предрекаю ей бешеный успех…

Долго еще они говорили, спорили, кричали… Несколько раз даже няня заглядывала к ним, обеспокоенная шумом.

Заглянув в очередной раз, она позвала их пообедать:

– Хватит вам балагурить, пора обедать, уже почти полночь. Да и спать пора ложиться.

– Идем, мама, – отозвался Пушкин. – А завтра, барон, съездим в Тригорское, познакомлю тебя со своими соседками. Может статься, что мы тебя здесь и оженим.

На следующий день они гостили в Тригорском. Женское общество с любопытством рассматривало гостя из Петербурга. Медлительный и застенчивый Дельвиг не впечатлял барышень, но когда его упросили прочитать свои стихи, глаза их загорелись.

Пообедав, Дельвиг шепнул на ухо Пушкину, что ему барышни надоели и он хотел бы уехать обратно…

Больше Дельвиг в Тригорском не появлялся. Ему пришлось по сердцу Михайловское, барская усадьба, парк, прекрасная природа, речка Сороть с ее живописными берегами. Он здесь дышал и не мог надышаться чистым воздухом, отдыхал душой и телом. Няня ухаживала за ним, как за маленьким. Иногда вечерами она рассказывала им обоим свои волшебные сказки…

Только через две недели Дельвиг решил возвращаться. – Милый Александр Сергеевич, я провел здесь самое счастливое время. Но хочешь, не хочешь, друг мой, а надо ехать. Дела… Да, наверное, и невеста заждалась. Я ведь женюсь осенью.

– Что ж ты молчал все это время? Кто она?

– Прелестная девушка с прекрасной душой – Сонечка Салтыкова…

– Ах ты, тихоня!.. Кланяйся ей от меня. Я ее уже наперед люблю, как и тебя… Дорогой барон, друг мой бесценный, я всегда буду помнить наши встречи здесь. Я благодарен тебе за все. Мне очень жаль с тобой расставаться, но для Михайловского и одного узника много. Давай присядем на дорожку, выпьем по рюмке рябиновой. – У Пушкина на глазах показались слезы. – Я провожу тебя до первой станции…

Дельвиг уехал, увезя с собой вторую главу «Евгения Онегина», письма к Жуковскому, Вяземскому, брату Льву и царю Александру с просьбой разрешить выехать за рубеж на лечение…

Летом ему не писалось. Мучила жара, мухи… Сидению за столом он предпочитал дальние прогулки…

В самом конце мая в Святогорском монастыре обычно проводили ярмарку. В этот день сюда съезжались со всей Псковской губернии. Кто-то – чтобы на людей посмотреть, другие – чтобы себя показать, третьи – чтобы помолиться перед почитаемой иконой Одигитрии Божьей Матери, четвертые – чтобы что-то продать