и начали подгибаться, но он сгруппировался, рухнув так, чтобы острые камни впились в спину чудища. То заверещало, забилось сильнее, гигантская рожа пихнула Курта лбом. Пасть твари широко, как у козодоя, раззявилась и острейшая пила зубов вгрызглась профессору в плечо. Казалось, что сейчас руку оторвут напрочь, но, похоже, страх пополам с отчаянием придал Химмелькнакеру сил. Кольцо рук сжалось, будто гидравлический пресс, уши Ричарда заполнил хруст костей и изо рта, носа, глаз твари брызнули красные струйки. Однако монстр еще не сдался. Противники катались из стороны в сторону, лягаясь, кусаясь, издавая возгласы, пыхтя.

Но сколь бы ни было могуче обновленное тело Химмелькнакера, он явно начал слабеть. С него градом катился холодный пот, тело бил озноб, глаза закатились. Руки, дрожа, ослабли, и постепенно яростные рывки врага раздвигали их кольцо. Еще немного — и тварь вырвется, что тогда? Ведь казалось, гадина ничуть не пострадала, напротив, злоба придавала ей сил!

Видя это, Ричард понял, что пора кончать прохлаждаться. Озеро страха, плескавшееся в его груди, не высохло, но будто обледенело, и над ним закрутилась поземка злости.

— Ах ты зараза! — выкрикнул он, вскакивая. — Получай!

Аспирант в долю секунды очутился рядом с дерущимися. В его руках был обломок бетона, размером сравнимый чуть ли не с туловищем Дика. Похоже, отчаяние утроило его силы. Высоко подняв камень над головой, Ричард с силой обрушил его на затылок твари. Раздался звук, похожий на тот, когда бьешь по пустой бочке. Монстр лишь крепче впился клыками в профессора. От такого зрелища ярость в груди Лайонхарта взвилась сметающим все на своем пути вихрем. Раз за разом он поднимал камень и разил им чудовище до тех пор, пока этот обломок не развалился на несколько кусков. Тогда аспирант подхватил оброненную в начале драки палку и шарахнул ей чудище по голове. Крепкое дерево разломилось, образовав острый скол. С секунду поколебавшись, Лайонхарт с размаху, будто копье, всадил палку монстру под ребра. Вернее, туда, где под лохмотьями должен был находиться мягкий бок.

Гадина взвилась, и, мигом забыв о профессоре, хотела кинуться на Ричарда, но Курт все еще крепко держал ее. Лайонхарт, навалившись на импровизированное копье всем телом, почувствовал, что оно медленно, но верно погружается в чужую плоть. Раздались хлюпающие звуки, а потом еще один — будто лопнуло что-то мягкое — и обильно потекла кровь. Монстр задергался и совсем по-человечески застонал. Профессор обхватил врага еще ногами, а руками с силой крутанул верхнюю часть тела в сторону. Раздался противный хруст. Тем временем «копье» ушло в тело чудища на всю свою пятифутовую длину. Гадина еще трепыхалась, но это уже походило на предсмертные конвульсии.

— Присмотри за ней, я сейчас! — отпихнув монстра, сказал Химмелькнакер, поднимаясь.

— Но профессор, ваши раны! — воскликнул Ричард, испуганно переводя взгляд с еле живого чудища на грудь Химмелькнакера, превратившуюся в кровавое месиво.

Курт лишь отмахнулся. Пошатываясь, он проковылял к светлому прямоугольнику выхода и ввинтился туда. Стоило Лайонхарту остаться наедине с монстром, как вся его храбрость рассеялась, будто утренний туман. Забившись в дальний угол, он поминутно вздрагивал при каждом рывке и вздохе твари. А та, лежа в огромной луже крови, все еще боролась: скребла когтями пол, стонала, пыталась встать, но тут же падала. Красные глаза сверлили человека ненавидящим взглядом, жуткие клыки громко щелкали. Химмелькнакера не было всего минут десять-пятнадцать, но Ричарду это время показалось вечностью, полной дрожи в коленях, липкого холода за шиворотом и горячей сырости между ног.

Наконец появился Курт. Он нес два их рюкзака, грубо сшитые из кусков ткани и скрученных лиан, а раны он успел перевязать лоскутами рубашки. Швырнув рюкзаки в сторону, он вытянул нож — полосу железа, заточенную о камни и с узким концом, забитым в сухую деревяшку.

— Так, сейчас мы прекратим страдания раненого, — зловеще проговорил профессор, вцепившись чудищу в гриву.

Монстр брыкался, но Химмелькнакер оттянул его голову назад, обнажив шею. И в следующий миг неровный, с пятнами ржавчины клинок самодельного ножа вгрызся в неправдоподобно белую кожу. Раздался хруст и треск, брызнула кровь. Лезвие углублялось в плоть с трудом, не разрезая, а скорее разрывая ее, и чудище отчаянно брыкалось, но Курт был неумолим. Казалось, экзекуция доставляла ему удовольствие, и сейчас трудно было сказать, кто тут монстр. Просто поразительно, как изменился этот желчный, но вполне вроде бы миролюбивый человек. Желудок Ричарда скрутился узлом, он в отчаянии зажал рот ладонью, из его глаз покатились слезы. Но, тем не менее, он не смог отвести взгляд, пронаблюдав, как Химмелькнакер сперва отковырял чудищу голову, а потом, отшвырнув ту в сторону, отделил от тела конечности.

— А ничего так окорочка, — вертя в руках передние лапы твари, действительно похожие на птичьи, одобрил профессор. — Вы не находите? Пожарим их вечером!

Лайонхарт едва сдержал приступ тошноты. Он согнулся пополам, корчась в углу, будто дождевой червь.

— Но может, — слабым голосом выдавил он, — не стоит? Вдруг эта тварь ядовита?

— Nolite haec ineptias, iuvenis! [ «оставьте эти глупости, юноша» — лат.] Мясо оно и мясо, прожарим получше, до углей, и нормально будет. Или вам хватит травки? Имейте в виду, нам наверх еще долго карабкаться, без хорошей пищи околеешь по дороге!

— Но ведь…

— Никаких но! — глаза профессора зло сверкнули. Сейчас он, весь перемазанный кровью, огромный и мускулистый, казался настоящим демоном. — Лучше идите дров пособирайте!

— Да-да, сейчас!

Дик вскочил, заторопившись к ведшей на улицу дыре. Вроде бы, после этой драки ему впору было начать отпираться. Вдруг снаружи бродили твари еще похуже? Но он спешил убраться с глаз Химмелькнакера. Он реально не мог сказать, кто тут — настоящий монстр!

Файл 3. 10 ноября 3086 года. В лабиринте технических коридоров

Сколько миновало с тех пор, как робот-шар, подпрыгнув на самом высоком холмике, приземлился на выступ бетонной плиты? Не смотря на четкие показания датчиков казалось, что миновала целая вечность. Когда ты блуждаешь в рукотворном хаосе, пробираясь все выше, течение времени искажается. Его поток закручивается вокруг колонн, формирует запруды, застаивается в болотцах.

С тех пор как Кугель окунулся в белое море облаков, взобравшись по узкой лесенке, которая веткой плюща вилась вокруг огромной колонны, и вовсе ориентиры потерялись. Обычное зрение пасовало уже на расстоянии десяти метров, ведь любые детали плотно укутывало покрывало тумана. В других диапазонах было еще хуже: или досаждали помехи, или сканирующий луч поглощался вездесущим бетоном, или путник оказывался среди круговерти призрачных образов. Сложно было отличить, где реальные линии и поверхности,