В темноте ноги Кэтрионы то и дело наступают в грязь и нечистоты, но об этом сейчас не думается. За ними пришли убийцы, посланные князем Сивертом, и теперь их с матерью гонит страх. А вот куда им идти?

— Сейчас мы доберёмся до порта и потом сядем на корабль. Ты помнишь корабль с красными парусами? — шепчет мать, пытаясь успокоить, но её голос предательски дрожит, как пальцы, которыми она держит за руку дочь.

— Мы поплывём домой? — спрашивает Кэтриона.

— Нет, милая, мы поплывём в прекрасный город Эддар. Мы поплывём к твоему отцу…

Отцу? Кэтриона никогда не слышала ни о каком отце. Она даже не задумывалась о том, почему у неё нет отца. В Ксирре её окружали заботой и любовью многочисленные тётушки и слуги, и там ей не с чем было сравнивать. А в Нижнем городе Рокны отцы есть далеко не у всех, а у тех, у кого они есть, иной раз кажется, что лучше бы их и вовсе не было.

В порту ночью ещё страшнее, чем в Нижнем городе. Мать долго вглядывается в прибрежную полосу, на которой ютится Крысиный городок: таверны, бордели и склады. С пришвартовавшегося корабля им навстречу спускается толпа пьяных матросов, слышатся сальные шутки и брань, грохочут по сходням бочки, и, когда один из матросов, хищно разглядывая Кэтриону, пьяной походкой направляется к ним, мать быстро уходит с пирса. Они идут в Крысиный городок, и мать прячет Кэтриону у какого-то барака среди сетей, воняющих водорослями и тухлой рыбой, а сама идёт поговорить с несколькими людьми. Она договаривается о том, чтобы их взяли на корабль.

Кто-то уходит, качая головой, кто-то машет в сторону одного из борделей, и Кэтриона не знает, что именно пытается выяснить мать. Почему они все ей отказывают? Но, наконец, один из матросов подходит к ней сам. Вернее, это вовсе не матрос, как кажется сначала, он одет побогаче и подпоясан широким кушаком, не иначе боцман. Кэтриона не слышит, о чём они говорят, но, кажется, ей, наконец, повезло. Мать достаёт деньги, те самые золотые лоды, что заплатила дочь Сиверта. Боцман берёт их, пробует на зуб, одобрительно качает головой, а потом внезапно проводит ладонью по лицу и шее матери. Она пытается увернуться и требует деньги назад, но боцман не отстаёт, хватает её за локоть, и тогда она изо всех сил бьёт мужчину по лицу. Но, кажется, это его только раззадоривает. Боцман сильнее, он хватает мать за руку и тащит в темноту, как раз туда, где прячется Кэтриона, а затем бросает лицом вниз, прямо на кучу сетей, и выворачивает ей руку, чтобы она не сопротивлялась. Его огромная туша нависает над ней, не давая выскользнуть, а другая рука спешно распутывает завязки на штанах и пытается задрать юбку.

В тот момент Кэтрионе не страшно, весь её страх собирается внутри в плотный яркий комочек, и он пульсирует и растёт, а затем взрывается, превращается в огненную птицу и расправляет яркие крылья. Алые с золотым. Эта птица — чистая ярость, а перья в её крыльях — это огненные клинки. И, выскользнув из своего укрытия, Кэтриона подбирает огромный ржавый гарпун, с какими рыбаки охотятся на морского тигра. Он очень тяжёлый, но сейчас Кэтриона не знает, откуда у неё взялись силы. Она крепко сжимает гарпун в руке, и зазубрины на нём вдруг начинают светиться красным. А затем Кэтриона размахивается и изо всех сил втыкает его в бедро боцмана, благо тот успел уже стянуть штаны.

Кажется, что орудие насквозь прожигает плоть и входит в неё на удивление легко, и в какой-то момент Кэтриона отчётливо слышит шипение, как будто на сковороду бросили кусок жирной грудинки. А боцман вопит так, словно упал на горящие угли, и ноздри тут же ловят запах горелого мяса.

Этого достаточно, чтобы мать вывернулась из его цепких лап и, выхватив из-за пояса кинжал, полоснула им обидчика по лицу.

Они бегут из порта и ещё долго прячутся среди вонючих бочек с дёгтем, стоящих между складами, и наблюдают, как напивается команда корабля. И лишь когда матросы разбредаются по притонам и борделям, Кэтриона с матерью выбираются из своего укрытия и идут ночевать под арки старого акведука.

Мать некоторое время сидит молча, прямо на земле, и смотрит на свои скрещенные руки. И кажется, что она совсем отчаялась. Но затем она развязывает тюрбан, отбрасывает его в сторону, и тёмные волосы растекаются по плечам и укрывают её спину густой волной. Она достаёт из узла с вещами мешочек с какой-то чёрной пылью, насыпает круг прямо на земле и встаёт в центр этого круга.

Кэтриона и раньше видела, как мать танцует вайху, но то было давно, ещё в Ксирре, во дворце, среди тенистых аллей и роз. И пламя её танца тогда было нежно-розовым, перетекавшим в алый, совсем как утренняя заря. Но в этот раз её вайха совсем другая.

Её юбка превращается в огонь, а затем, словно угли в затухающем костре, по этому огню расползаются во все стороны чёрные прожилки. Чернота идёт откуда-то снизу, и вот уже подол юбки совсем сливается с ночной темнотой. Нет, он становится даже чернее самой ночи. И эта тьма ползёт откуда-то из-под земли, взбирается вверх по телу матери, по груди и рукам, свивается в волосах жгутами чёрных змей, и с пальцев летят уже не огненные искры, а сгустки чёрного тумана. А мать всё кружится и кружится, шепча слова странного заклинания, и такие слова Кэтриона слышит впервые. И кажется, что её волосы, и юбка, и она сама превращаются в чёрный вихрь, и звук барабанов, низкий и гулкий, слышится Кэтрионе отовсюду. Потом мать замирает в центре круга, раскинув руки в стороны, её тело сотрясают конвульсии, и что-то чёрное, чернее самой ночи, вырывается у неё изо рта и улетает вверх, а она, обессиленная, падает прямо на землю.

Кэтриона подбирается к ней, садится рядом. Кладёт её голову себе на колени и долго гладит по волосам. Мать плачет беззвучно. Слёзы просто вытекают из её глаз и капают Кэтрионе на колени, но рыданий нет.

И той ночью Кэтриона решает, что им просто нужно где-то снова взять денег, чтобы плохие люди больше никогда не приходили в их дом. Тогда и бежать будет не нужно, и бояться тоже. И танцевать этот жуткий танец…

А денег она добудет. Она уже показывала Мелкому Питу, как это — танцевать вайху. Он после этого долго сидел, будто выпив снотворного молока, а потом дал Кэтрионе три медных монеты и сказал, что хочет ещё. И если каждый ей будет давать за такое по три монеты, то матери не придётся больше приводить в их дом людей вроде этих Сивертов.

Конечно, танцует она не так, как её мать, но сегодняшняя огненная птица открыла перед ней что-то новое, чему Кэтриона ещё не придумала названия. Как будто внутри неё поселился кто-то очень сильный, но упрямый и несговорчивый, и только отчаяние и страх смогли заставить его прийти на помощь.

Утром мать снова наматывает на голову тюрбан, надевает юбку наизнанку, чтобы она выглядела чище, решительно берёт узел с вещами и велит Кэтрионе следовать за ней. В ней что-то изменилось, и Кэтрионе кажется, что в её глазах сегодня гораздо больше черноты.

И, как Кэтриона понимает сейчас, именно в ту ночь мать и обратила своё колдовство против Сивертов. Ею двигали обида, ярость и страх. И понимание того, что ей некуда податься. Им не уплыть в Эддар, потому что деньги отнял боцман. И, чтобы снова заработать на билет, ей нужно вернуться в Нижний город и взяться за карты на свой страх и риск. Но той ночью её мать выбрала другой путь — обратилась к богу Ашшу. Что просила она у бога? Спасения? Защиты? Мести? Но чтобы она ни попросила, видимо, взамен Ашш потребовал с неё какую-то плату.