С другой стороны кофейного столика стоял такой же диван, и там сидели Слоан Хоффман — красотка из Далласа с чрезвычайно высокими скулами (здесь явно не обошлось без «рестилайна») и тщательно создаваемой репутацией самой доброжелательной молодой хозяйки, и Джемайма Блейтон, британка, которая, оставив работу высокооплачиваемого консультанта по искусству (ее муж был одним из ее клиентов, и тогда, между прочим, у него еще была другая жена), целыми днями только и делала, что наряжалась по последнему слову моды. Над ними возвышалась сидящая на подлокотнике Диана Меддлинг, работавшая раньше устроителем мероприятий в рекламной фирме. Она вышла замуж за сына наследницы богатого рода из Палм-Бич, обладающей обширными связями, и таким образом гарантировала себе место в кругу дам высшего света.

Диана входила в группу, которую, как Лили однажды услышала, называли «Браун-мафия» по названию университета в Род-Айленде, в котором они все когда-то учились. Ходили слухи, что Диана — или Ди, как к ней обращались друзья, — и еще полдюжины самых ярких молодых светских девушек собираются раз в месяц и принимают решения по множеству вопросов, начиная с того, кого больше не пускать в клубы («Джуниор-лиг», «Даблз», «Сохо-хаус», на террасу на крыше отеля «Грамерси-парк» и так далее), до присуждения награды за лучший костюм на ежегодном благотворительном балу в Центральном парке в Хеллоуин (конкуренция бывает жесточайшая).

— Вылитый Роберт, — безрадостно констатировала Диана, и ее тонкие губы растянулись в прямую жесткую линию.

— Но у него мои глаза, — возразила Лили.

— О, сейчас еще рано об этом судить, — засмеялась Джемайма. — К тому же твой взгляд не заставит тысячу кораблей сняться с якоря.

Женщины рассмеялись, а Лили густо покраснела. Несколько капелек пота скатились в глубокий вырез ее блузки.

Джемайма втянула щеки и склонила голову к плечу.

— Дорогая, это всего лишь шутка, — сказала она, глядя на Лили с такой ненавистью, что девушку пробила мелкая дрожь. Из-за этого Уилл, который по-прежнему сидел у нее на коленях, еще сильнее сжал кулачки, вонзив крошечные ноготки ей в шею. Пытаясь успокоить малыша, Лили стиснула его левую ножку и потерлась носом о щеку. Он тут же расслабил руки, и Лили, фальшиво улыбаясь ради спокойствия ребенка, поинтересовалась у Джемаймы, где находятся дети.

— Наверху, в детской. По лестнице слева от тебя. Не ошибешься, — ответила та и отвернулась к подружкам, которые продолжили прерванный разговор.

— О, хорошо, спасибо. — Лили подошла к двери, где стояла Хасинта, и протянула ей ребенка. — Наверху слева. — И показала подбородком на широкую деревянную лестницу.

— Все в порядке? — спросила Хасинта.

Лили кивнула, сделав вид, что ее не задела унизительная фраза, брошенная всего несколько секунд назад, покачала головой и сказала: «Ох уж эти женщины», — усмехнувшись, словно речь шла о компании непослушных и невоспитанных детей, хотя это было очень далеко от истины. Эти дамы — хищницы, жаждущие крови, такие же злые и так же охраняющие свою территорию, как большие белые акулы у побережья. И Лили знала: если она хочет быть принятой в их круг — без этого не обойтись; если она намерена вернуть прежний статус светской красавицы — нельзя болезненно реагировать на их выпады. Она погибнет в ту самую секунду, когда они почувствуют, что смогли напугать ее. У хищников всегда так: одна капля крови, и тебя сожрут живьем.

Лили на прощание поцеловала Уилла в пушистую макушку и, собравшись с духом перед возможными оскорблениями, вернулась к кофейному столику, инкрустированному деревом, где взяла крошечное пирожное с ягодами. Лили ничего не ела целый день (с прошлого четверга она сбросила килограмм), к тому же общение со светскими «акулами» стало для нее неожиданным стрессом, и она почувствовала, как закружилась голова. Положив пирожное в рот, Лили взяла тонкую фарфоровую чашку с блюдцем с серебряного подноса на столе.

— Позволь я тебе налью, — предложила азиатка с овальным лицом. — Кстати, я Эллисон Льюинберг Чанг, — представилась она и, наполнив до краев чашки себе и Лили, осторожно поставила на поднос чайник от Бернардо, расписанный цветами. — Я видела твоего малыша. Очень хорошенький и, похоже, ровесник моего сына.

Лили проглотила непрожеванное пирожное и осторожно, чтобы не смазать помаду, смахнула крошки с губ.

— Спасибо. Надеюсь позже познакомиться с твоим малышом.

— Разве не странно, что они называют это днем рождения? — прошептала Эллисон, отводя Лили в пустой угол комнаты — видимо, для того, чтобы спокойно поговорить. — Ты знаешь, что нужно заплатить тысячу долларов, чтобы кто-нибудь из команды Патрика Макмаллана пришел к тебе на вечеринку? Неужели ты думаешь, что для Лекси важно, попадет она на сайт нью-йоркских знаменитостей или нет?

Лили подавила смешок:

— Сноу сказала, что Патрик ее друг.

— Ради Бога! — Эллисон закатила глаза. — Он дружит со всеми нами, но это не значит, что завтра он не пришлет Сноу счет.

Лили сделала глоток, но чай оказался слишком горячим, и она обожгла язык. Закашлявшись и сдерживая боль, Лили спросила:

— А мы будем играть с детьми?

— Шутишь? Ты можешь представить, что Умберта сядет на пол в своем наряде от Миссони?

— Но это же трикотаж!

— Есть только одна причина, которая заставит Умберту Веррагранде встать на колени на пол, но это не имеет отношения к ее ребенку. Слышала историю про нее и того фотографа в туалете закрытого клуба на крыше отеля «Грамерси-парк»? Зачем нанимать пресс-агента, если можно просто сделать минет папарацци?

Лили фыркнула:

— Если серьезно, мне кажется, это самая отвратительная история из всех, что я слышала в этом году.

— Куда уж серьезнее, — подмигнула ей Эллисон.

— Ты ужасная женщина.

— Нет, просто меня все достало. Не знаю, как долго еще смогу это выносить. Я вхожу в состав комитета по организации студенческого благотворительного бала пяти округов Нью-Йорка вместе с Морган де Рамбулье, — кивнула Эллисон в сторону дивана, где чрезвычайно худая женщина, чьим единственным недостатком была вена, как у Анжелины Джоли, вертикально пересекающая слишком широкий лоб. Всего несколько мгновений назад она активно обнимала и целовала присутствующих дам, а сейчас, похоже, начала заседание «королевского совета».

— На прошлой неделе я вынуждена была взять с собой Джастина на одно из заседаний. Он проголодался, так что мне пришлось кормить его грудью. Не такое уж большое дело. И я вела себя скромно — перекинула через плечо одеяльце. Так что нельзя сказать, что моя грудь была выставлена на всеобщее обозрение. Но Морган вышла из себя и в самый разгар заседания перед всеми заявила, что я должна кормить ребенка в туалетной комнате. Самое смешное, что если вдруг «Вог» объявит это модным, она первая начнет выставлять свои крошечные сиськи напоказ на каждом заседании. — Эллисон понизила голос почти до шепота. — У Морг уже остеопороз, ведь она очень давно страдает анорексией.