Мы любились, как собаки,

Чтоб вы жили, как я жил…

После этих строк я завидовал сам себе, безбожно пил и азартно совокуплялся со всеми, кто хоть немного походил на Псаки. Короче, мучился и страдал.

— И как ты только всё это перенёс? — чуть ревниво и очень саркастично спросила Шиманская.

— А вот тут всё просто, в какой-то момент кончились девчонки и водка, после чего я протрезвел и понял, как низко пал. Мне стало так стыдно, что захотелось отомстить поившим меня либеральным приятелям и я, набравшись пафоса, сагитировал их стать по-настоящему толерантными.

— Это как? — удивилась Эвелина.

— Просто предложил переспать друг с другом, чтобы полностью приобщиться к «прогрессивным» ценностям Запада.

— И что же они, Аристарх?

— Они были пьяны и по-юношески азартны. Помню, как позвал всех в центр комнаты и продемонстрировал своё «хозяйство», отчего те немного сникли, закомплексовали, и разумно проигнорировав меня, разбились по парам.

— Не может быть! Они реально согласились?

— Представь себе — да!

— И чем же закончилась столь фееричная глупость?

— Ну, когда они торжественно и гордо повылазили обратно, я уже полностью протрезвел, отчего назвал их мерзкими гомосеками, плюнул посреди комнаты и ушёл.

— Не слишком ли это жестоко, Аристарх?

— Сейчас, в подвыпившем состоянии, я искренне восхищаюсь ими. Нет слов, они настоящие либералы и в чём-то даже герои нашего времени готовые на всё ради тупой, но идеи. Представь себе, они взломали свою природу, а это наверняка больно! Вот, где веет романтикой цветных революций, вызовом закостенелым общественным нравам и опять же раскрытием нового опыта чувственного постижения мира.

— Ты сейчас искренне говоришь?

— Конечно, искренне, я же пил, а водка сразу вскрывает моё свободолюбивое либеральное нутро. Посмотри какое у меня восторженное, а главное, не побоюсь этого слова, светлое лицо… Ну чем не доказательство?

— Знаешь, Аристарх, всё это хрень и идиотизм!

— Вот такая вот с ним, понимаешь, загогулина, Шиманская, — неожиданно резюмировал беседу Бориска и по-хозяйски наполнил стаканы выпивкой.

— Странно, но мне показалось, что я действительно вспомнил кусок жизни, — удивлённо произнёс захмелевший Аристарх.

— Это не совсем воспоминание — скорее инсайт, — на полном серьёзе, важно уточнил Бориска.

— А в чём разница?

— В том, что ты сейчас тот, кому двадцать два года и этого в реальности ещё не переживал.

— Значит, это всё только предстоит?

— Кто знает, Аристарх, для тебя время с некоторых пор нелинейно.

— И как это понимать?

— Да просто, если ты ложишься спать в четверг, то вовсе не обязательно, что проснёшься утром в пятницу. Всё может произойти, как в этот раз, например. Вот вчера тебе было двадцать два, сегодня сорок два, завтра может стать двадцать восемь или тридцать три. Или всё станет по-другому, вчера была зима — сегодня лето. Короче говоря, временная последовательность твоего существования нарушена, с этим и живи.

— Бориска, скажи, за что мне это всё?

— За талант…

— Но почему же так жестоко? Ведь современная поэзия, вообще, никем не востребована.

— Брось ныть, Аристарх, ты очень даже популярен.

— Да ладно, популярен… Шиманская сказала, что эта эпоха даёт признание не за талант, а за цитируемость в интернете, а значит стихи не имеют особого значения…

— Всё имеет значение! По-любому, всё…

— И всё же, Бориска, нафига это со мной происходит?

— А вот тут-то, как раз, просто. На первый главный вопрос бытия ты ответил, я бы сказал аж на пятёрку. А вот за второй ты даже не берёшься…

— А зачем мне знать, для чего я живу?

— Аристарх, прекрати разрушать законы мироздания. Если ты знаешь кто ты, то просто обязан знать для чего. В противном случае, всё бессмысленно.

— Так, может, в этом и суть? Вот тебе, Бориска, кстати, и простой ответ нашёлся.

— На сложные вопросы, понимаешь, не бывает простых ответов, имеются только сложные.

— Да ты редкий мастер гадить в мозг, давай я лучше тебе водочки налью.

— Аристарх, вот тут ты молодец, всё понимаешь, можно сказать, прямо на глазах умнеешь, хотя и дурак, конечно, ведь пить с привидением водку и обсуждать смысл мироздания очень глупо, хотя и очень по-русски.

— Напомню тебе, мой любезнейший инфернальный друг, я в данный момент пью, а значит, патриота во мне ноль, в общем, этой фразой пьяного Майозубова не задеть. И единственное, о чём я сейчас по-настоящему жалею, что не могу продать одно чрезвычайно болтливое привидение. За тебя наверняка бы хороших денег дали.

— Аристарх, безусловно, очень разумно кого-то или что-то продать: привидение, человека, страну, и это очень даже в духе современного российского либерализма. Хотя, если подсуетиться и напрячь память, либерализм — возможность получения свобод.

— Ну не скажи, Бориска, привидения и туземцы в расчёт не берутся, вы второй сорт по определению и это не хухры-мухры какое-то, а богатая колониальная история цивилизованного Запада, а они и их история — наше всё.

— Так-то вроде и да, но вот не согласен с аргументом про привидения второго сорта. Привидения не бывают первого или второго сорта, мы отличаемся лишь способностью уплотнятся в трёхмерном пространстве и эта способность, ни что иное, как реализация воли, то есть, чем более воля развита, тем плотнее то, что воспринимается в этом мире.

— Знаешь, Бориска, заткнись со своими разглагольствованиями, мне кажется, мы уже набрались, уж больно разговор у нас умный получается.

— Пожалуй, ты прав, необходимая кондиция действительно присутствует. Пойду-ка ущипну Шиманскую ещё раз, она от этого так забавно попискивает.

Эвелина, раскрыв рот слушала разговор Бориски и Аристарха и почему-то вспоминала утро этого удивительного дня. Недавно ослабили действия карантина по коронавирусу, разрешив выходить на улицу, отчего Шиманская решилась выбраться на Кутузовский проспект, погулять и поглазеть на людей, фотографирующихся на фоне комплекса Москва-сити. Прогулка ассоциировалась с обретением некоторой свободы, наполняя душу радостью, а тело эндорфинами. Народ понемногу привыкал к общению, но ещё чувствовалась устоявшаяся привычка сохранять дистанцию, а некоторые по-прежнему носили медицинские маски. В воздухе витала эфемерная надежда на скорое исчезновение болезни и предвкушение некого вселенского чуда.

Девушка с любопытством смотрела на людей и наслаждалась неспешной прогулкой. Ей вдруг показалось, что в такой прекрасный день с ней произойдёт что-то необычное — какое-то неординарное «из ряда вон». Сердце учащённо забилось, а когда она оглянулась, то увидела Аристарха Майозубова. Казалось, что встреча явно предопределена, а всё дальнейшие события походили на капли восхитительного тёплого дождя, нежно соединяющего небо и землю. Происходящее быстро сжалось, мгновенно поменяв картинку с летней улицы на квартиру гениального поэта, где Шиманская, с кропотливостью трудолюбивой полевой мышки, определяла то, что обязательно спросит у Бориски.

Её