привычные представления о реальности разлетелись на тысячи осколков, и чуть поцарапав привычную рассудочность, задорно строили новую модель понимания мира, что рождало множество вопросов к Бориске, и, как ни странно, к самой себе.

— Бориска, а когда ты сможешь поговорить со мной? — немного смущаясь, спросила девушка.

— Не волнуйся, Эвелина, ты есть в моих планах, тем более я уже обещал.

— Ну мало ли, Бориска, ты по виду мужчина, а вы привыкли считать нас дурами.

— За мужчину, спасибо тебе Шиманская, конечно. Хотя Борис Николаевич, в его почтенном возрасте, смог бы удовлетворить женщину, пожалуй, лишь одним органом — печенью и вдобавок я не считаю женщин дурами. В общем-то, мышление мужчины и женщины различается только расставленными приоритетами, ведь то, что женщина видит, как возможную перспективу совместной жизни, для мужчины всего лишь малозначимая ночь.

— Никогда не думала про особенности мышления, Бориска.

— Это потому, что женщина предпочитает рассуждать о более практичных вещах и летает в облаках лишь тогда, когда влюбится.

— А разве у мужчин иначе?

— Естественно, иначе, мужчины либо романтики, либо идиоты, а чаще всё сразу.

— А те, у кого всё сразу, кто они, Бориска?

— Козлы, моя дорогая, козлы.

— Почему? — рассмеялась Эвелина.

— Потому что именно в таких и влюбляются наивные барышни, а после горько плачутся о своей несчастной жизни.

— Да уж, Бориска, ты нагнал жути.

— На то я и привидение, чтобы жуть нагонять, хотя, наверное, и очень хреновое. Меня вон поэтишко не только не боится, но ещё и нагло хамит, грозясь отлучить от моей любимой холодной водки.

— Он грозит, Бориска, а ты держись, — улыбнулась Эвелина.

— Да вот держусь, хотя иногда подумываю на всё плюнуть и поискать себе иное применение.

Через полчаса литровая бутылка водки оказалась пустой и несмотря на то, что большую часть выпил Бориска, у Эвелины и Аристарха стали заплетаться языки. По этой причине, смысл их беседы сводился к общим малозначимым фразам, а ещё через десять минут Бориска стал растворятся в пространстве и исчезать.

— Твоё привидение снова испарилось, — невнятно прокомментировала произошедшее Шиманская.

— Да-да, спиртуозно исчезло, — попытался пошутить Майозубов, обыгрывая слово «виртуозно», затем взял Эвелину за руку и отвёл в спальню. Шиманская очень удивилась и не понимала, как себя вести, однако, поэт лишил её возможности осознать смысл этого действа и просто уснул, едва его голова коснулась подушки.

Глава седьмая. Прыжки во времени.

Самое важное начинается, когда открываешь глаза и врываешься в привычную трёхмерную реальность, исподволь выставляя оценки происходящему. Тебе что-то нравится, что-то нет, а некоторые вещи ты не можешь или не готов понять. Впрочем, если разобраться, это обычная жизнь с её особенностями, нюансами и вереницей разного рода надежд, которым суждено или не суждено сбыться. Аристарх проснулся, но не желал открывать глаза, так как понимал, что реальность может быть какой угодно, и чтобы хоть как-то подготовить себя к грядущему, пощупал рукой пространство вокруг себя, с целью определить, лежит ли кто рядом. К некоторому облегчению, рука нащупала голое женское тело. Майозубов радостно распахнул веки, но тут же захлопнул, так как мозг вновь отказывался принимать увиденное.

Пролежав секунд десять без движения, молодой человек вновь нырнул в реальность и стал внимательно разглядывать пространство. Сознание отметило три важных перемены. Во-первых, в комнате был старый ремонт. Во-вторых, на улице снова зима, а в-третьих, рядом лежала обнажённая Яна. Как ни странно, ничего из увиденного не понравилось. Ко всему прочему, любовница, которая тоже уже не спала, проявляла сильное недовольство.

— Вот чего ты вчера учудил? Я, между прочем, тебя с очень влиятельными людьми познакомила, хотела, чтобы ты сделал карьеру на телевидении.

— Ничего не помню, — честно признался Аристарх.

— Ну, Аристаша, прекрати придуриваться, о тебе вчера весь вечер сплетничали после того, как ты свои шутки с Евгением Киселёвым учудил.

— А что я учудил-то? Надеюсь, не трахнул его?

— Очень смешно, ты реально дитя, сильно сдвинутое на сексе.

— Зато ты Яна — яркий образец невиданного благочестия.

— Не дерзи, засранец! Я вчера из-за тебя и так достаточно натерпелась, там куча важных мне людей присутствовала, хорошо, у них с юмором всё в порядке.

— Ты хоть объясни, что произошло для начала, а то совсем ничего не помню.

— Ах, не помнишь, а эпиграмму на Евгения Киселёва от великого гения русской словесности тоже не помнишь?

— Если честно, нет.

— Серьёзно? Ты вот даже не пил вчера, хотя все старый Новый год отмечали. Типа праздник у всех, а ты в углу сидел и подло стишки строчил.

— А какой год встречали?

— Две тысячи второй, полудурок!

— Да обалдеть просто можно — две тысячи второй, — будто бы пережёвывая слова, выдавил из себя Майозубов.

— Ты очень странный стал, Аристаша. Ты наркоту, случаем, не жрёшь втихаря?

— Нет, конечно, я поэт и у меня могут быть некоторые заскоки — это нормально, — смутившись, ответил молодой человек, чувствуя, что вроде бы что-то вспоминает.

— Нормально? Ты считаешь, что такое нормально?

— А что тут особенного? Да, написал эпиграмму, я поэт — логично!

— Нет, вы только посмотрите, да если бы тебя вчера охрана не оттащила, ты бы ему ещё и по морде заехал. Вот скажи, что ты на него взъелся?

— Ну он же предатель, манипулятор, лжец и просто сволочь!

— А многие думают, что он дико популярный журналист! Ты знаешь какие люди его финансируют!

— Сидеть скоро будут эти люди… Робы шить! И что ты за этого говнюка-Киселёва впрягаешься? Подумаешь, эпиграмма! Кстати, что-то вспоминать начал.

— Вспоминать он, видите ли, стал! Молодец, уже большой прогресс, конечно, но лучше скажи, как мне тебя в общество приводить? Ты скандалы на ровном месте создаёшь!

— Ну не знаю, по-моему, всем понравилось, что я написал, эпиграмму даже записывали и пересылали друг другу. Многие, вообще, в восторге. Ты только вспомни эти чудесные строки:

Представитель древнейшей профессии,

Журналюга, каких поискать

Много в Е. Киселёве экспрессии,

Жаль по жизни — усатая блядь…

— Аристарх, мне с этими людьми ещё работать, там куча моих спонсоров и клиентов.

— Ну и работай, кто тебе мешает, — зло огрызнулся Майозубов, считая себя абсолютно правым в своей нелюбви к телеведущему. Он искренне полагал, что тот продажный журналист-пропагандист и предатель. Память действительно понемногу заработала, выдав множественные обрывки фрагментарных воспоминаний, а затем, совершив дополнительное усилие, превратила их в нечто целое. Правда, оставив некоторую неясность в вопросе: был ли он на этом приёме на или всё-таки не был? С другой стороны, как можно вспоминать то, где как бы не был?

В прошлом, до встречи с