Телем, который только что развлекался с моей куночкой,пристроился сзади; его член был несколько толще, чем у его собрата, но, хотя ябыла новичком в таких делах, Природа столь удачно вылепила меня, что я принялаего целиком с удивившей меня легкостью. Мой клитор упирался прямо в губынастоятельницы, и неутомимая искусница, блаженно распростершись прямо натвердом каменном полу, обсасывала его усердно, как младенец сосет материнскуюгрудь; ее немного раздвинутые бедра сжимали голову Лоретты, и, рыча и мурлыкаяот удовольствия, великая блудница неистово работала руками, помогаямастурбировать, с одной стороны, Вольмар, с другой — Флавии. А над Лореттойстоял на коленях Дюкроз и терся своим органом о ее ягодицы, однако внутрь непроникал — это был вопрос чести, и право лишить девочку девственностипринадлежало только мне.

Всему этому разгулу предшествовал недолгий момент затишья,затаившегося перед бурей покоя, как будто участники спектакля желали вспокойном созерцании и в полной мере вкусить предощущение сладострастнойпохоти, как будто боялись неосторожным словом спугнуть это чувство. От менятребовалось сконцентрировать все внимание и мысленно разложить процесснаслаждения на атомы, ибо после я должна подробно рассказать о своихвпечатлениях. Я погрузилась в неописуемый экстаз: почти невозможное на светеудовольствие, которое производили во мне глубокие и размеренные толчкимонашеского члена, сладостная агония, в которую, как в водоворот, увлекал меняязык настоятельницы, обкалывающий тысячью иголок мой хоботок,роскошно-похотливые сцены, будоражившие мой мозг, — весь этот праздниксладострастия доводил все мое существо до исступления, до бреда, и в этом бредуя хотела остаться навсегда.

Первым обрел дар речи Телем, но его заикающийся, егонепослушный язык гораздо лучше передавал его чувства, нежели его мысли. Мыничего не смогли разобрать в этом бормотании, кроме невнятных богохульств,хотя, по-моему, он прилагал все усилия, чтобы сказать, в какое состояниепривели его жаркие и судорожные объятия моего ануса.

Наконец, придя в себя, он поведал нам, что готов хоть сейчасеще раз излить свои чувства в прекраснейшую из всех задниц.

— Не знаю, что было приятнее для Жюльетты: приниматьмою плоть в свои потроха или в вагину, но со своей стороны я могу поклясться,что содомия для меня была в тысячу раз приятнее.

— Это дело вкуса, — заметила Дельбена, продолжаявсе сильнее массировать зад Лоретты и умудряясь целовать при этом ягодицыФлавии.

— Все зависит от философии человека, — согласиласьВольмар, которая была на седьмом небе от неистовых ласк Дельбены и сама,языком, ласкала Дюкроза. — Хотя я и женщина, но совершенно с тобойсогласна, и будь я мужчиной, я бы совокуплялась только в задний проход.

Не успев договорить свои непристойные речи, это ненасытноесущество задергалось от внезапно наступившего оргазма. За ней настал чередТелема: он пришел в неистовство и, повернув к себе мою голову, сунул мне в ротогромный, величиной с ладонь язык; следом за ним Дельбена яростно задвигалаязыком и, как мне показалось, высосала из меня все, что там еще оставалось. Яобмякла и погрузилась в истому. Я хотела стоном выразить свой восторг, нодергающийся язык Телема помешал мне, и монах проглотил мои вздохи. А в этовремя где-то внизу, у меня между ног, нектар, который я исторгла в изобилии,залил лицо моей наставницы, заполнил ей рот, и она сама исторгла поток семени вглотку Лоретты; Флавия присоединилась к нам в следующий момент, изрыгаяругательства как матерый солдат.

— Теперь сделаем по-другому, — произнеслаДельбена, поднимаясь на ноги. — Жюльетта ляжет на Дюкроза и будетпринимать его спереди. Вольмар будет обсасывать заднюю норку Жюльетты. Я хочулизать нижние губки Вольмар, а Телем займется моим влагалищем и влагалищемЛоретты. Ну, а Флавия может делать все, что ей вздумается, с анусом Телема.

Новые извержения в честь Киприды[22]завершили второй эксперимент, затем меня вновь подвергли допросу.

— Ах, мадам, — отвечала я Дельбене, которая первойзадала вопрос, — раз уж я должна быть искренней и откровенной, скажу, чточлен, что ласкал меня сзади, доставил мне наслаждение более сильное и, я бы сказала,более нежное, чем тот, что был в моей куночке. Мне, возможно, недостаетвозраста и опыта, я, наверное, застенчива и не привыкла к удовольствиям,которыми вы меня одарили сегодня, так что могу и ошибаться на счет ихприятности, но вы хотели знать, и я вам ответила.

— Подойди поцелуй меня, мой ангел, — заговориламадам Дельбена. — Ты чудная девочка, и ты попала в хорошую компанию. И нетсомнений, — воодушевлялась она, — абсолютно никаких сомнений в том,что ни одно удовольствие не может сравниться с тем, какое мы получаем сзади, икак несчастны те недалекие, малодушные девицы, которые, не имея никакоговоображения, боятся испробовать этот волнующий акт. Бедняжки, они не достойнытого, чтобы посвятить себя Венере, и никогда Пафосская Богиня[23]не вознаградит их своими милостями[24].

Так пусть же и мой зад испытает то же блаженство! —вскричала вдруг Дельбена, становясь на колени на краешек дивана. —Вольмар, черт тебя побери! Где ты, Вольмар? Флавия! Жюльетта! Хватайте скорееинструмент, а вы, Дюкроз и Телем, готовьте свои беспощадные копья и без жалостивонзайте их между ягодиц этим сучкам! А вот вам моя собственная попа, вот мояпотаенная норка. Не щадите ее! Ложись рядом со мной, Лоретта, — я потомпридумаю, что с тобой делать.

Судя по тому, как восторженно либертина приветствовалакаждое проникновение, было ясно, что эта, весьма непростая процедура была длянее привычным делом. Пока одна из нас старательно трудилась над ее приподнятымзадом, вторая в это время, наклонившись, целовала ей клитор и нижние губки, иэта настойчивая и вместе с тем нежная мастурбация была той изысканнойп??иправой, какую может приготовить только умелый и опытный кулинар и какую в состоянииоценить лишь тонкий аристократический вкус. Между тем растущее возбуждениеприводило Дельбену в бешенство — положительно, в этой женщине страсти говорилиязыком жестокого безжалостного победителя, — и мы скоро начали замечать,что Дельбена не столько ласкала маленькую бедную Лоретту, сколько делала ееобъектом своей ярости, и тело несчастной на наших глазах покрывалось следамиукусов, синяками и глубокими царапинами.