скуле, но лишь оцарапал шершавой накладкой щёку – Венька умело увернулся. Сзади, подпрыгнув, схватил за шею ещё один. Он стал душить Веньку, наклоняя на себя. Но рост «дяди» был много выше его собственного. К тому же «дядя» был жилистым, вёртким и очень яростным. Они упали на мат. Турнист прилип к Веньке как банный лист, обхватив его руками и ногами. Понимал, если отпустит – конец! Они барахтались на манеже ожесточённо и нешуточно. Другой партнёр прицеливался, чтобы сразить лежащего Веньку. Гимнаст в раже наносил удары, но каждый раз его кулак пролетал мимо лица врага и с глухим мясистым звуком втыкался в глянцевую поверхность мата. Венька крутился как уж, пытаясь избавиться от душившего его снизу соперника. Очередного удара не последовало. Венькина нога отыскала промежность гимнаста и вошла туда со всей пролетарской ненавистью. Турнист охнул, присел и стал «молиться» манежу, раскачиваясь в поклонах. Громкий мат стоял, как в плохой (или, наоборот, в хорошей) пивнушке. Становилось понятным, откуда и почему то, что лежало на манеже под ногами у гимнастов, называлось матом…

Оставшиеся на ногах пытались разнять дерущихся. Но, чем больше они прилагали усилий, тем жёстче становился этот поединок. Тот, кто вцепился в Веньку, стал снизу громко повизгивать от ужаса, слыша, как его противник в раже рычит и хрипит. Венька был близок к припадку. Он уже и сам не осознавал, что делает! Ему бы только добраться до чужого горла…

Поднялась нешуточная паника. Молоденькие пацаны-униформисты, кто был в этот час около манежа, побежали искать помощи.

…Вернул Веньку в сознание громкий окрик Захарыча, который прибежал в сопровождении инспектора манежа. Венька очнулся, встал на ноги. В растерзанном комбинезоне, с фирменной эмблемой их номера на груди, медленно пошёл к Захарычу, который сверкал глазами не менее Венькиного. Один из турнистов, не остыв, по инерции было дёрнулся, но тут же получил в подбородок. Он странно сложился пополам и безвольно рухнул на мат, на котором продолжал лежать его партнёр. Чистый нокаут! Второй…

– Грошев! Вы что делаете! – Инспектор манежа подбежал к упавшему турнисту. Тот лежал неподвижно. – Мы ещё с вами поговорим! Вон отсюда! Врача!..

…Венька с Захарычем сидели в шорной и молча пили чай. Перед этим Стрельцов обработал перекисью расцарапанную щёку Веньки и сбитые костяшки пальцев – если магнезия попадёт в рану, даже пустяшную, проблем не избежать. Заставил переодеться в новый комбинезон – не дай бог Света увидит. Рваный спрятал – на списание…

Захарыч хмурился. Понимал, инспектор манежа всего этого так не оставит. Значит – жди беды. Неизвестно ещё, чем всё закончится… Турнистов, ясное дело, сегодня снимут с представления. А может, и не только сегодня. Какие они работники с такими фасадами! Им теперь восстанавливать и восстанавливать свою «потенцию»…

– Да-а, парень! Устроил ты нам всем весёлую жизнь, хомут тебе в дышло!.. Хоть за правое дело?

– Скорее, за левое…

Захарыч долго допытывался по какому поводу была такая лихая драка. Наконец, Венька не выдержал.

– Свету пытались оскорбить. И Пашку. Как-то так…

Глава семнадцатая

…Джафар произносил имя своего неожиданного наставника смягчая букву «ш» так, что она звучала почти как «щ». Выходило забавно и как-то по-детски мило…

– Мебахшед муаллим Паша́! – Джафар своим обращением сегодня в очередной раз выразил глубочайшее уважение к достопочтенному учителю. Пашка выпрямил спину и приподнял голову. Его сердце искупалось в елее. Следующий вопрос застал «учителя» врасплох. Елей испарился, как облако фимиама…

– Почему ты никогда не репетируешь, только разминаешься перед работой? – поинтересовался Джафар. Пашка сначала ничего не понял. Джафар попытался спросить то же самое на ломаном английском. По знакомым вопросительным словам «донт ю рехёрсал?» жонглёр догадался, о чём его спрашивают.

– Мастеру «рехёрсал» – только мастера портить! – поведал он Джафару устоявшуюся цирковую банальность. – Хочешь, чтобы Пашка Жара из-за вашей чёртовой жары ушёл во цвете лет из большого секса?

Джафар вылупил глаза! Причём тут секс?..

Пашка опомнился и решил больше не смущать девственность нецелованного пацана.

– Не секс, а сыкс! – выкрутился он. – Шеш! Шесть! Понимаешь?

– А-а, шиш!

– Ну, шиш так шиш, кому что… – Он как мог крутанулся на пупе, но вышел из щекотливой ситуации, собрав в кучу все свои иностранные познания. – Не могу я репетировать тут по шесть часов! Потом, дома! Эт хоум! Там!.. – помахал он куда-то вдаль, где, надо понимать, был его дом. – Андестенд?

– А-а! Эт хоум! Андестенд! Я понимаю! – в друг добавил Джафар на русском.

– О, господи! Он ещё и на нашем! С ума тут с вами сойдёшь! Надо держать ухо востро… – Пашка озорно подмигнул своему подопечному.

Тот, ломая мимику лица, попробовал повторить. Безуспешно. И это придётся репетировать!.. Что поделаешь! В цирке ничего не получается без «рехёрсал!..»

Подошёл Огаб-старший. Сердечно поздоровался. Разулыбался, видя, как его лошадки чётко исполняют трюки. Поинтересовался, где за это время побывал Пашка в Ширазе. Тот, как мог, поведал обо всех своих экскурсионных маршрутах.

– Сегодня повезу тебя в Персеполь. Там есть что посмотреть! Через час выезжаем, пока не так жарко. Джафар! Ты с нами.

Дорога была без единой трещинки в асфальте. Вот тебе и Иран!.. Пашка дивился этим дорогам, гладким, как яичко, даже второстепенным, ведущим куда-то в горы или в какие-то маленькие поселения. Он то и дело про себя чертыхался, вспоминая наши, которые после увиденного можно было назвать дорогами, только краснея и опустив глаза. «Зато, если начнётся война, противник изломает у нас всю свою технику и ноги. Это явно продуманный стратегический ход конём – не иначе!..»

Проехали всего каких-то пятьдесят километров на северо-восток от Шираза. Пашка ожидал увидеть какие-нибудь древние руины и через полчасика отправиться в обратный путь в уютной прохладе машины Халила Огаба. Но он оказался в таком месте, где, открыв рот от удивления, не закрывал его уже до конца экскурсии…

Нет, руины были. Но они были величественны и огромны! На фоне далёких коричневых гор, синего неба и огромной площади, что занимали развалины, Пашка неожиданно почувствовал себя песчинкой, муравьём, микробом в сравнении с представшими перед ним масштабами. Несмотря на жару, его пробрал мороз по коже, когда он представил себе, как это выглядело на самом деле, если так выглядят разрушенные молчащие камни. Пашка в оставленных многочисленных фрагментах рассмотрел шедевры зодчества, разглядел в светло-серых многотонных глыбах гений архитектурной мысли, тонкий вкус ваятелей колонн и маршевых лестниц, по которым могли не только шагать люди, но и ехать колесницы. Поражали размах и роскошь. И этому столько лет!.. Чем же тогда гордимся мы