– Где вы с Гудвином скрывались со вчерашнего дня?

Пятьдесят минут спустя, как было сказано, то есть в 12:35, он снова потребовал ответа:

– Я по-прежнему хочу знать, где вы с Гудвином пропадали и что делали в последние двадцать четыре часа.

Мы не стали запираться. Говорил в основном я, поскольку все в мире – ну, шесть-восемь человек – знают: между мной и магнитофоном разница лишь в том, что мне можно задавать вопросы. Вдобавок кое-где – скажем, в Уайт-Плейнсе и в библиотеке Харольда Ф. Теддера – Вулф лично не присутствовал. Мы вручили инспектору письмо, доставленное по почте (оригинал), копии двух других записок и распечатку телефонного разговора миссис Вейл с мистером Нэппом. Я намеренно слегка исказил наши с Вулфом побуждения, дав понять, что мы, во-первых, стремились вернуть Джимми Вейла домой живым, а во-вторых, хотели защитить его и миссис Вейл от угроз похитителей. Конечно, Кремер ухватился за эти слова обеими руками. С чего это мы защищали Вейла целые сутки после его смерти? Разумеется, ради того, чтобы Вулфу не пришлось расставаться с гонораром, уже положенным в банк. Тем самым мы, оказывается, скрывали важнейшие сведения для расследования убийства. И препятствовали отправлению правосудия.

Вулф фыркнул, а я ощутил обиду. Нам же следовало заботиться о чувствах миссис Вейл, и мы не знали, что сам Вейл погиб. Кстати, его и вправду убили? Мне попалась в газете статья одного специалиста, где говорилось, что это могла быть случайность. Как считает полиция? Кремер не ответил прямо, но мы и так все поняли: само его появление означало, что расследование ведется и результаты пока неясны. Зато он сказал, что мы должны были видеть опубликованное в утренних газетах заявление окружного прокурора – очевидной причиной смерти Вейла послужило падение статуи, окончательное суждение возможно вынести только после вскрытия, а расследование проведут со всей тщательностью. Вот после этого инспектор извлек изо рта жеваную сигару и заявил, что желает знать, где мы пропадали последние сутки.

Вулф уже успокоился. Он вернулся домой, в свое кресло, назначенные сроки миновали, а моллюски будут готовы в течение часа.

– Как я сказал вам, – ответил он, – мы знали, что нас будут донимать, и потому сменили место пребывания. Где именно мы находились, не имеет значения. Мы ничем не занимались и ни с кем не общались. Сегодня в одиннадцать, когда наши обязательства перед миссис Вейл были выполнены, мистер Гудвин немедленно позвонил вам. У вас нет причин жаловаться и угрожать. Вы сами избегаете утверждать, что расследуете убийство, и пытаетесь выяснить, случилось ли оно в действительности. А о препятствовании правосудию вообще не может быть и речи. Некоторые ваши вопросы мистеру Гудвину доказывают, что вы подозреваете его в попытках найти пишущую машинку, пропавшую из дома миссис Вейл. Это полная ерунда! Со вчерашнего полудня он ровным счетом ничего не искал, как и я. Наша заинтересованность в этом деле иссякла. Мы более ничем не обязаны миссис Вейл. У нас нет клиента. Если это она убила мисс Атли и мистера Вейла, что кажется маловероятным, но все-таки возможным, у меня перед ней нет никаких обязательств.

– Она заплатила вам шестьдесят тысяч долларов.

– По условиям нашего соглашения я их полностью отработал.

Кремер встал, подошел к моему столу и кинул сигару точно в мусорную корзину. Обычно за ним такого не водилось – как правило, он промахивался. После этого он поднял с пола свою шляпу, которую сам уронил, и повернулся к Вулфу:

– Вы с Гудвином должны подписать показания, где будет сказано, что вы ничего от меня не утаили. Жду у себя в кабинете в четыре часа. В офисе окружного прокурора, думаю, тоже захотят увидеть Гудвина. Меня вполне устроит, если они вызовут и вас.

– К четырем мы вряд ли уложимся, – заметил я. – Тут рассказа часов на шесть.

– Мне нужна суть с главными подробностями. Можете пропустить Уайт-Плейнс, мы их сами запросим. – Он стремительно вышел.

Я последовал за ним, запер входную дверь и вернулся в кабинет. Вулф уже успел раскрыть книгу. Я разобрал почту, положил часть конвертов ему на стол и вставил в машинку бумагу и копирку. Да уж, придется попыхтеть, и чего ради, спрашивается? Ни дела, ни клиента. Четыре копии: одна в Уэстчестер, вторая окружному прокурору Манхэттена, две нам.

Стоило мне провернуть ручку прокрутки валика, как у меня из-за спины раздался голос Вулфа:

– Dendrobium chrysotoxum для мисс Гиллард и Laelia purpurata для доктора Волмера. Запиши на завтра.

– Угу. А также сидения читальния для вас и печатния ундервудия для меня. – Я застучал по клавишам.

После ланча я побрился, надел чистую рубашку и вышел из дому в пять минут пятого. По Тридцать четвертой улице и Восьмой авеню я двинулся в сторону «Газетт» и поймал такси. Показания я напечатал вовремя, едва успел перехватить Вулфа, который уже собрался в оранжерею на крыше. Короче, справился, хотя меня изрядно отвлекали. Сержант Пэрли Стеббинс позвонил и распорядился отвезти показания в офис окружного прокурора вместо убойного отдела. Бен Дайкс продержал меня на линии добрых пятнадцать минут, но в итоге удовлетворился встречей с Вулфом в половине двенадцатого в субботу. Прорвались репортеры трех газет, двое позвонили, третий пришел, но я всех отшил. То, чего они добивались, опубликовала «Газетт» на первой полосе, и я проглядел эту полосу, пока такси везло меня в центр. Надо же, первое публичное сообщение о похищении Джимми Вейла и выплате выкупа его женой! Разумеется, истории недоставало напряженности, тревоги за судьбу жертвы похищения, ведь было известно, что Джимми вернулся домой целым и невредимым, однако перцу добавляла широко разошедшаяся новость о том, что он погиб насильственной смертью через пятнадцать часов после возвращения. Материал сопровождали фотографии – «Фаулерз инн», «Фэттид каф», Айронмайн-роуд. Лон держался долго, а теперь оторвался сполна. Обо мне и Вулфе в статье упоминалось обиняками, создавалось впечатление, что мы знали о преступлении, поскольку знаем вообще обо всем на свете. Неплохо. Из такси я вышел у дома 155 по Леонард-стрит, и меня провели к помощнику прокурора Мандельбауму. Вместо приветствия тот постучал пальцем по экземпляру «Газетт» на своем столе и строго спросил:

– Когда вы все это им сообщили?

Я сказал, что в десять минут двенадцатого сегодня утром.

На сей раз меня промурыжили недолго. Мне доводилось застревать в этом здании ради беседы дольше чем на шесть часов, однажды и вовсе просидел четырнадцать часов, а дважды меня запирали в камеру как важного свидетеля. Но в тот день Мандельбаум и двое детективов из убойного отдела не дотянули и до двух часов – отчасти потому, что у меня при себе были подписанные показания, а еще потому, что их похищение не интересовало, поскольку расследование вел Уэстчестер, и местную полицию это откровенно радовало. До сих пор никто не понимал, считать смерть Джимми Вейла убийством или несчастным случаем. У полиции сильно развито чувство самосохранения, при возможности они не станут связываться ни с Теддерами, ни с Вейлами. Если коротко, то полтора часа меня изводили типичными вопросами, а затем вытурили, и в четверть седьмого я расплатился с таксистом перед старым особняком из бурого песчаника. Едва моя нога коснулась тротуара, как кто-то схватил меня за рукав и окликнул по имени.