кажется, он догадывался, что вчерашняя остановка была связана со мной.

Я только внешне смирился с тем, что начальника поезда пронесло в этот раз. Сейчас, пока я в поезде, я ничего не смог бы с ним поделать.

Когда доеду до Москвы, я собирался позвонить кое-кому по его поводу. Его можно было бы легко вычислить. В МПС на работу без документов не попадешь, а все люди имели прописку. Поэтому узнать адрес его места жительства особого труда не составит.

Не забыл я и про подружку — проводницу из нашего вагона. Она почти весь день не выходила из купе и вела себя тише воды ниже травы.

Что же касается Шельмы, то я планировал, что займусь им по возвращению домой, когда расскажу Тёме и его приятелям ментам, что встретил этого типа в своем купе. К моменту моего возвращения будет ясно нашли ли его тело.

Мои спутницы оказались студентками политеха, любительницами кроссвордов. И в перерывах между едой, выходами на перрон на на остановках, мы решали ребусы и кроссворды в газетах, одолженных у деда. Казалось, что их у него великое множество.

Мы успели обменяться с моими попутчицами адресами и телефонами. Бабушка, которой я помогал все время пыталась нас подкармливать. Она заготовила еды в дорогу на целый полк.

— Куда же я все это дену, милок. Помоги бабушке

— Мне бы кто помог, — смеялся я с девчонками, — У меня дома бабуля, такая же как вы, заготовила мне курицу, яйца, хлеба.

За две станции до Москвы выяснилось, что начальник поезда пропал. После того, как он с вечера не появился, дверь его купе вскрыли и не обнаружили ни самого начальника ни его вещей.

Это меняло ситуацию, но теперь вопрос его поимки и ареста становился лишь вопросом времени. Он не мог бы долго прятаться.

Поезд прибыл на Курский вокзал с небольшим опозданием. Пассажиры, бывшие еще совсем недавно бывшие одной семьей, быстро разбежались.

Кто-то по своим встречающим, а кто-то рванул в метро, присоединяясь к бесконечному потоку вечно спешащих москвичей.

Я вышел из поезда в числе последних и направился по указателям на перроне к площади вокзала. На улице было

— Такси надо?

— Куда едем?

— Такси недорого

О, эти персонажи во все времена одинаковы и очень колоритны. С раскабаневшими ордами и узкими заплывшими глазами

Я выбрал худенького мужика в коричневой замшевой куртке и кепке.

Он скромно спросил

— Поедем?

Я кивнул.

— Поедем.Командир, где тут можно купить красивый букет цветов?

Глава 8

На площади вокзала мы сели в бледно-желтую волгу, двадцать четверку, с хромированной решеткой радиатора и шашечками и буквой «Т» на двери.

В машине пахло табаком и бензином. На торпеде висела пластиковая табличка с надписью «Водитель образцового обслуживания».

— Цветочные магазины уже закрыты. Если только на Рижский рынок ехать. К азербайджанцам. Только у них цветы это время можно купить. Деньги есть?

— Ну поехали на Рижский рынок. Деньги есть.

— Пятерка сверху.

Я взглянул на табличку, сообщающую пассажирам тарифы на такси и улыбнулся. На ней было написано: «Уважаемые пассажиры оплате подлежит только сумма, показанная таксометром независимо от количетва пассажирова и багажа посадка 20 копеек, час простоя у клиента 2 рубля, за один километр пробега 20 копеек»

— Договорились.

Я вспомнил, как в прошлой жизни у меня и моих коллег было особым шиком по молодости расточительствовать и пижонить. По приезду в Ленинград или Москву мы брали сразу две машины для себя. В первой ехали сами, во второй идущей следом путешествовали наши фуражки.

Водитель завел машину, включил счетчик. Это вернуло меня к реальности. Давно я не слышал этого характерного такания. Там, в прошлой жизни, наверно, только старожилы поймут откуда пошло бандитское выражение «счетчик тикает».

Он посмотрел на мои ссадины и спросил:

— Тебя что, с поезда сбросили?

— Почти.

— Эх, молодость, молодость. Дурные головы у вас. Вы думаете, что жизнь вечная. Поэтому не цените ее. Я тоже так думал, а она вмиг пролетела. Отлично помню себя двадцатилетним парнем. Только закрыл глаза, а теперь вот скоро на пенсию через пару лет.

Таксист был почти ровесником, меня, того из прошлой жизни. В душе засвербило. Мне захотелось рассказать ему всё про будущее. Про страну, про войны, которые сейчас, в восьмидесятых, кажутся невозможными, про себя. Но я сдержался.

— Как Олимпиада прошла? Здорово было? Много иностранцев было?

— Да, что она провалилась, эта Олимпиада.

— Почему?

Водила махнул рукой.

— Да ну. Собрали еще в том году нас в группы специальные. Мы, вместо того, чтобы работать и зарабатывать, учились, как гостей возить. Иностранные языки учили, типа английскому выучили, да вот никто толком два слова на английском связать не мог. Ай эм зе тейбл. Только время зря потратили. Да и не хотел никто работать на линиях. Нарядили нас, как, не знаю кого.

Таксист рассказал, что иностранцы часто пытались расплатиться валютой, еще и по хитрому курсу, а кому охота за валюту объясняться? Кому такой гемморой нужен? Заграничные гости адреса толком выговорить не могли, сдачу ждали всю, до копейки.

Не работа, а одни убытки. Богатых клиентов, которые не считают деньги в кошельке, во время Олимпиады не стало. Москву закрыли для «кошелок», так таксист называл людей, ездящих из регионов в столицу за покупками.

А открыли для ментов. Говорят пятьдесят тысяч со всего Союза завезли, чтобы следили за всем ворьем с шаромыжниками во время Олимпиады. Рассказывали, что собрали Андропов с Щелоковым всех воров и наказали им вести себя тише воды, ниже травы.

Выходит, что преступная братва промышлявшая разными делами в столице и любившая ездить на «люльках», так они называли такси, тоже покинула Златоглавую от греха подальше. А блатари, хоть и не так часто встречались в роли пассажиров, всегда оставляли щедрые чаевые.

— Вез я как-то раненого жулика, они чего-то там со своими не поделили. Я не сразу понял, что порезаный он, — рассказывал мне таксист, — Взял у обочины. Аккуратный такой, в костюме хорошем. Увидел что его пырнули, только когда заметил, что ручка дверная, а потом и пассажирское кресло в крови. По глзам все понял. Говорю — может в больничку? А он еле отвечает — Нет. Ты баранку круути и главное довези до места. А сам вот-вот конца отдаст, думаю. Как-то довез его. Он достает сторублевую купюру, протягивает мне. Я говорю: много. А