Загадочной улыбке Алины, с которой она открыла рабочую почту, позавидовала бы и Мона Лиза.

Авгиевы конюшни — чрезвычайно грязное место, а в переносном смысле хаос, бардак, неразбериха.

Царь Авгий был страстным любителем лошадей. В его конюшнях содержалось столько скакунов, что конюхи не справлялись с уборкой. Ну или умело делали вид, а на самом деле просто халтурили. Одним словом, навоза было столько, что он уже подпирал крыши, про запах же и вовсе лучше промолчать. Бедных лошадок спас Геракл, применив гениальное клининговое ноу-хау — он перенаправил русла двух рек через конюшни и смыл нечистоты бурным потоком.

Приехавшая в гости Ленка по привычке окинула кухню профессиональным оценивающим взглядом риелтора.

— Тебя что, соседи затопили? — она указала на желтые разводы на стене под самым потолком.

— Да, было дело… Представляешь, Татьяна Васильевна, соседка сверху, положила в раковину размораживаться пакет с рыбой, а сама в комнате задремала. Полиэтилен слив залепил, раковина переполнилась, и в кухне образовался филиал Венеции.

— Наша Таня громко плачет, утопила в кухне мячик! — фыркнула подруга, — Ты хоть вызывала кого? Акт составила?

Алина только махнула рукой.

— Ну какой акт! Она же пожилая совсем, одна живет. Не собираюсь я с бабульки деньги требовать. Да и у меня тут не евроремонт, чего уж там.

Гостья недовольно скривилась, но промолчала. К вопросам недвижимости она относилась серьезно, но с непрошеными советами не лезла.

— Ясно всё с тобой, сердобольная ты наша. Ну тогда хоть чаю мне выдай, но крепкого и сладкого, чтоб ложка стояла! А то я с пяти утра на ногах, и теперь как тот бычок — шатаюсь на ходу, ох, заряд кончается, сейчас я упаду.

Дельфинова как раз наливала кипяток в заварочный чайник и, не оглядываясь, поинтересовалась:

— В прошлый раз ты тоже Барто цитировала. Что-то у вас затянулся этот период. Может ты Машке что другое читать начнешь?

— Почитаешь ей другое, держи карман шире! — недовольно проворчала Лена, — Совсем меня с ума свела, маленькая садистка, каждый день одну и ту же книжку мусолим. Я словно в день сурка попала!

Алина не нашлась с ответом, поэтому просто сочувственно промолчала. В детях она не разбиралась, и что тут можно посоветовать даже представить не могла. Сегодня стихотворная террористка Мария Ерофеева была сдана матерью в детский сад, но в гости подруга приехала всё равно не одна, а с четырёхмесячным Иваном, который терпеливо принимал участие во всех разъездах своей родительницы, и по рабочим вопросам, и по личным. Пока девушки пили чай и болтали, младенец дисциплинированно посапывал в автолюльке.

— Ну всё, теперь рассказывай, как дела, — довольно протянула Ленка, наконец-то, отпив вожделенный чай.

— Да всё отлично, скоро у нас конференция в кампусе будет, много профессуры приедет, так что…

— Да что ты мне про работу?! Кому это вообще интересно! Ты про Зайцева давай, и во всех подробностях. Поцеловались вы, и что дальше?

Пришлось Алине в лицах пересказывать знаменательный послепоцелуйный разговор, да еще со всеми деталями. И как карандаш в его руке сломался, и как Андрей волосы теребил, и как к окну отворачивался.

— Вобщем, я ему симпатична, но он считает, что служебный роман — это моветон, — подвела итог Дельфинова.

Ерофеева молча сделала глоток из кружки, не торопясь комментировать откровения подруги. Новый начальник Алины ей с самого начала не понравился, слишком уж он был распрекрасен, словно пыль в глаза пускал. Обычно Дельфинова была настроена более чем скептически в адрес таких вот очаровашек, но в этот раз разве что слюни не капали, когда она про него рассказывала. А уж глаза горели, точно как прожекторы на стадионе. Такому красавчику место в модельном агентстве, а не в университете, где полно молоденьких впечатлительных студенток. Но Алина очевидно уже попала под его чары, да и совета у неё не спрашивала, так что Ленка тянула время, стараясь подобрать слова правильно — чтоб было нейтрально-необидно, но при этом не скрывало её отношения.

— Да, не зря говорят, женщины любят ушами, — в итоге произнесла девушка.

Алина фыркнула.

— Исходя из этой логики, у шепелявых заик совсем никакой личной жизни!

— Нет, дикция и тембр голоса, конечно, тоже важны, но вообще-то, выражение не о том.

Ленка обхватила ладонями кружку и многозначительно посмотрела поверх неё на подругу. Алина же невольно вспомнила вкрадчивый бархатный баритон профессора Катракиса.

— Имеется в виду, — продолжила подруга, — что девушки с легкостью западают на сладкоречивых засранцев. Стоит мало-мальски приличному парню запеть соловьём про очи чёрные, и его акции резко возрастают.

— Девушки западают на тех, кого выбирает их сердце. А ему, как известно, не прикажешь! — резко возразила Алина.

— Оно, конечно, так, — протянула Ерофеева, — Но главное правило счастливых и долгосрочных отношений — выбирай сердцем, но только из тех, кого предварительно одобрил разум.

Дельфинова только фыркнула:

— Ну и кто из нас двоих циник?

Некоторое время установившуюся тишину нарушало лишь мерное позвякивание ложки, которая всё ещё надеялась размешать щедро насыпанный сахар.

— Мы же теоретически сейчас рассуждаем, да? — нахмурилась Алина, конечно же, понимая, к чему клонит подруга, — Андрей не осыпает меня комплиментами, если ты на это намекаешь.

Лена только ехидно покивала:

— Да-да, он тебя осыпает в основном дополнительной работой, а не комплиментами. Но всё равно его не брошу, потому что он хороший.

На этой поэтической ноте лежащий в автолюльке малыш, не просыпаясь, выдал характерный звук детской неожиданности. Ленка впрочем и бровью не повела. Как ни в чем не бывало продолжила потягивать чай из выданной кружки с надписью «Все люди как люди, одна я филолог».

— Лееен… — неуверенно протянула Дельфинова, — А тебе не надо его… ну… помыть что ли? Или переодеть?

Алина не сильно разбиралась в младенцах, но столь невозмутимо игнорировать очевидное и пахучее пока не умела.

— Не тронь лихо, пока оно тихо, — прокомментировала дважды молодая мать. — Если меня чему и научила жизнь, так это тому, что сначала надо допить чай, пока не остыл, и только потом идти разгребать Авгиевы конюшни.

Олимпийское спокойствие — полная невозмутимость в любых обстоятельствах.

Древнегреческие боги обитали на горе Олимп, куда вход простым смертным был закрыт. До бессмертных небожителей не доносились ни человеческая суета, ни тревога, поэтому на Олимпе царило неизменное спокойствие, а сами боги были величавы, торжественны и невозмутимы.