Яна махнула охраннику, стоявшему у шлагбаума – это был один из тех, кто ещё помнил её, и двинулась на свет.

Яр заметил её не сразу. Он сидел на корточках и задумчиво чесал за ухом сенбернара. Сенбернар положил на оба его плеча большие пушистые лапы и внимательно смотрел Яру в глаза.

Какое-то время Яна просто наблюдала за ним – за знакомыми прерывистыми движениями, немножко размашистыми и грубоватыми, за широкими плечами, чуть колыхавшимися при каждом движении руки.

– Привет, – сказала тихо Яна.

Яр вздрогнул и резко встал на ноги. Он смотрел пронзительно и тяжело, но разобрать смысла этого взгляда Яне не удалось.

– Яна?

– Я. Не спишь ещё?

– Нет, – Яр облизнул губы.

– А она там, – Яна неловко скрестила руки на груди, потому что их вдруг стало некуда деть. – В спальне.

– Да.

Наступила тишина.

– Собаки её не любят? – спросила Яна, пытаясь справиться с этой тишиной.

– Нет, почему… Её приняли все.

В сердце Яны кольнула боль.

– Жаль, – сказала она резко.

– Ты сама сказала – она хорошая, Ян.

– Тогда почему ты здесь?

Яр отвёл глаза. Он в самом деле всё больше времени проводил на псарне. Дом казался ему чужим.

– Зачем ты пришла, Яна? – спросил он, снова резко поднимая глаза. Теперь уже взгляд отвела Яна – и закусила губу.

– У меня проблемы, Яр. И… Я бы даже сказала, проблемы у нас.

– Говори, – резко и требовательно, как раньше, давным-давно, кажется – в прошлой жизни.

– Меня шантажируют. Кое-кто… Нашими с тобой фотками. Из Швейцарии. Помнишь?

Яр кивнул. В полумраке было трудно разглядеть выражение его лица, но Яне показалось, что он побледнел.

– Чего хотят?

Яна сглотнула.

– Меня. Понимаю, это не очень-то много для тебя, но… – Яна отвернулась. Она знала, что дальше должна сказать. Должна пригрозить, что пойдёт на сделку. Но так не хотелось этого говорить…

– Художник?

– Ты знаешь? – Яна снова вскинула взгляд на него.

Яр кивнул и тоже сложил руки на груди.

– Давно?

– С того звонка.

Яна тихо и горько рассмеялась.

– И тебе было всё равно?

Яр не ответил. Только шагнул вперёд и замер, будто хотел сделать что-то ещё, но передумал в последний момент.

– Он приличный человек, Яна. Лучше многих в нашем деле.

Яна стиснула кулаки.

– И ты решил… – ярость клокотала в горле, мешая говорить. – Решил, что мне лучше будет с ним? Как же я… – Яна стиснула зубы, чтобы заставить себя замолчать, но слова всё же вырвались наружу. – Как ты мог оставить меня ему?

– Ты хотела, чтобы я тебя отобрал?

– Да! Да, Яр, да!

– Извини. Ты знала, что это невозможно.

– Ненавижу тебя… – прошептала Яна и отвернулась окончательно. Снова наступила тишина, только поскуливал где-то в темноте забытый всеми сенбернар. – Я замуж хочу, – сказала она наконец. – Я не хочу всего этого дерьма. Не хочу…

– Хорошо.

– Что?

– Хорошо. Он больше не появится возле тебя.

– Ты его?..

– Посмотрим. У нас есть подстраховка, я думал о том, как его убрать… в случае чего. Но с этими фото я не хочу рисковать.

– Я тебя никогда не пойму, – Яна покачала головой.

Яр молчал секунду, а потом резко шагнул к ней и, поймав за подбородок, поцеловал в губы, сильно и без спроса, пробиваясь внутрь, так что тело Яны задрожало перетянутой струной.

– И не надо, – сказал он, резко отстраняясь. – Просто не забывай.

***

Весь путь до дома Яна проделала будто в бреду. Её шатало, и в голове стоял такой шум, будто звенели, раскачиваясь, тысячи колоколов.

Рик ждал её в её же квартире.

– Ну как? – спросил он.

Яна только качнула головой. Они попили чаю, она успокоилась немного, и стали ложиться спать – Рик в гостиной, Яна в своей кровати.

Два дня от Эдуарда не было слышно ничего, а потом Яна нашла в ящике письмо, написанное знакомым летящим почерком:

«Передайте Ярославу Игнатьевичу мои извинения. Наше недопонимание разрешено».

Радости не было. Напротив, нахлынула злость. Яна ударила по ящику так, что прогнулась сталь. Ещё раз и ещё. А потом резко выдохнула, достала зажигалку, подожгла письмо и бросила его в урну для бесплатных газет.

Вечером того же дня она отправила Рику букет из двадцати пяти роз, красных и белых вперемешку. Рик отзвонился тут же, едва получил подарок, с вопросом:

– Ты что, свихнулась, Журавлёва?

– С наступлением весны.

Яна повесила трубку. На дворе стоял холодный ноябрь. Больше трёх лет она не чувствовала себя так свободно и легко. Не ощущала, что может делать всё, что захочет, и не ждать, пока решение примет кто-то другой.

Она заказывала цветы каждые три дня, решив, что дарить их каждый день – значит уменьшать ценность подарка. По субботам приглашала Рика в рестораны – не в те, куда водил её Яр, а в новые, где бывала в основном молодёжь. А в декабре, когда у Рика был день рожденья, расписала снег под его окнами коротким посвящением: «Самому тёплому мальчику самой холодной зимой. Рик, ты женишься на мне?»

Яна неожиданно для себя самой обнаружила, что ей нравится это всё – выбирать цветы и рестораны, заказывать песни на радио и звонить по вечерам, спрашивая, как прошёл день и что он делает сейчас. Она чувствовала, что управляет лодкой, в которой плывёт. Будто прорвался наружу, разбивая вдребезги лёд, чистый поток, который до сих пор оставался заперт где-то на дне её души.

Рику тоже нравилось, и он явно не смущался тем, что девушка делает это всё за него и для него. Он улыбался – тепло и насмешливо, и всё чаще целовал её в ответ – мягко, без нажима, позволяя своевольничать, а не пытаясь захватить. Новогоднюю ночь они провели вместе – и в первый раз оказались в одной постели, а четырнадцатого февраля он ответил «Да».

Но прежде, в день рождения Яра, который они с Яной не праздновали никогда, случилась ещё одна вещь – Яна, повинуясь внезапному порыву, наняла человека, чтобы выяснить, где находится участок земли, принадлежавший матери Ярослава. Для неё самоё этот огрызок леса был символом того недолгого счастья, которое было у них с Яром на Байкале. А купив его, она хотела подарить этот участок Яру – в благодарность за то, что тот выручил её в ноябре. Однако, когда участок был найден, День Рожденья остался уже далеко позади.