с жетонов в испытании. Седой тем временем ухмыльнулся. — Раз они взяли этого Зверя своим символом, то кто они? Черви, их иначе и не назовёшь.

— Точно, — согласился я, а затем спросил. — Разве не должна была Империя запретить пилюли на своей территории, пусть они и так хороши?

Седой снова помрачнел:

— Должна была, собиралась и запретила многое. Когда-то. Когда Император был полон сил, надежд, когда рядом с ним рос любимый сын, когда был жив Ралер.

Я не поверил своим ушам.

— Ты так говоришь, как будто сам признаёшь Орден виновным во всех этих бедах.

Седой снова сверкнул глазами, выдавил из себя:

— Что мне остаётся, если пятьдесят лет назад и пилюль не было на аукционах, и братства Орденов ещё действовали так, как и было задумано?

Я молчал, переваривая это откровение и пытаясь понять, мог ли Рам Вилор из сказок детства после гибели сына настолько измениться, что не только обрёк на пятьдесят лет медленного уничтожения тех, кто не уберёг сына, но и забросил все дела в Империи…

Почему забросил? Изменил, так будет вернее. Словно… Словно пытался нащупать путь изменения Империи и приблизить её к Альянсу…

От понимания этого в груди родился какой-то комок, который я с трудом, но смыл уже остывшим чаем. Чай заодно и прояснил голову, позволив додуматься до очередного вопроса:

— А сколько вообще детей у Рама Вилора?

— С десяток, — буркнул Седой. — Но толку, если они полные бездари, которым не помогают ни зелья Древних, ни алхимия, ни…

Седой замолчал, но я продолжил за него:

— Ни пилюли.

— Бездари, — снова выплюнул злые слова Седой. — После того как трое не пережили своего первого Небесного Испытания, остальных на него не загонишь. А тех, которых попытались, ловили по всей Империи, да так и не загнали.

И снова в памяти мелькнуло лицо Фатии, и я разжал губы, переиначивая её слова:

— Падение любой фракции начинается с того, что её главы или старейшины начинают жалеть своих детей. Это первый шаг к падению. После этого они могут простоять ещё сотни лет, опираясь на свой фундамент, но с каждым годом они будут лишь слабеть, — вдох мы бодались взглядами с Седым, а затем я всё равно закончил точно так же, как закончила Фатия. — Как ослабела Империя Сынов Неба, так слабеет наша Поднебесная Империя.

Седой снова покатал желваки на скулах, покачал головой и мрачно буркнул:

— Ну, хоть нашей Империи, и то хорошо, — через миг вскинулся. — Да, но разве не жалел Орден твоего Второго пояса своих учеников, перестав посылать их в город Тысячи Этажей?

— Предлагаешь раз за разом посылать их на смерть?

— А ты предлагаешь Раму раз за разом отправлять своих детей под Небесные Молнии и улыбаться, когда их охрана возвращается с пеплом на подносе?

И снова, как и год назад мне нечего было сказать. Так мы и молчали, сидя у костра. Я вздохнул, долил воды в чайник и придвинул его к огню. Сполоснул заварник и принялся отмерять новые травы.

Эти неспешные, привычные действия позволили мне так же неспешно обдумать всё сказанное и я, наконец, додумался до вопроса, который должен был задать сразу.

— А как так вышло, что из всех детей императора лишь один, этот… Ралер, прошёл Небесное Испытание. Прошёл же?

— Прошёл, — буркнул Седой. — Вот так и вышло, что ты от меня хочешь узнать?

— Насколько я знаю, есть только три причины подобной слабости. Это недостаток родословной, но они ведь дети самого Рама Вилора, Небесного Воина… — запнувшись, я уточнил вопрос, который раньше не приходил мне в голову. — А кто их мать? Какой у неё талант?

— Много кто, — снова пробурчал Седой, заставив мои глаза лезть на лоб. — Но там не было никого ниже, чем Повелитель Стихии хотя бы одного Испытания.

— Ладно, ладно, — я потёр лоб, пытаясь отогнать мысли о том, что много — это, вообще-то, больше трёх. — Есть ещё недостаток тела, но это не более чем случайность и такое отклонение не может быть у всех детей талатливых родителей. Третья…

Тут я вовремя прикусил язык, потому что третья причина, которую я хотел назвать, относилась только к Альянсу и множеству путей Возвышения сектантов. Не говорить же Седому, что остальные дети императора выбрали неверный путь Возвышения? Здесь, в Империи это всё же значит другое. Скорее путь бойца и алхимика, путь ватажника и путь бандита, а не вот это всё, что делают в Альянсе.

— Кхм. Третья причина — это неуверенность в себе, создание Преграды самому себе. Возможно, гибель одного на Испытании пошатнула уверенность у остальных детей Императора?

— Возможно, — согласился Седой, но тут же добавил. — Но хватило бы и первой причины.

— Недостаток родословной? — я покачал головой. — Не понимаю тебя. Ты же там сказал, что все их матери…

Седой исподлобья глянул на меня:

— Мать Ралера да, вне подозрений, но как получили своё Возвышение остальные?

— Подозрений?

Седой скривился:

— Прозвучало слишком грубо, но мы ведь здесь одни, молодой магистр? И ведём опасный в иных местах разговор без лишних ушей. Когда место супруги Императора опустело, думаешь, за возможность усадить туда свою дочь не начались схватки? Конечно, в первую очередь рассматривалось Возвышение, дураков нет нигде, но своим ли талантом всё это добыто?

— Ты… Ты намекаешь, что использовались ритуалы?

— Ч-что? — Седой отпрянул от костра, пуча на меня глаза. — Н-нет, — потряс головой, повторил уже уверенней. — Нет, конечно же, нет. Они не могл… — снова потряс головой. — Н-нет, они не могли. Нет, — рявкнул. — Нет! Нет!

Дарсова музыкантша, вместо того, чтобы играть что-то тихое и умиротворяющее, вдруг ударила по струнам, срываясь на быструю, волнующую кровь не хуже «Полёта Ворона»