это мы, военные, выносили всю его суровость; и если они осмеливаются заявлять претензии, забыв о всяких приличиях, поставьте нас перед ними, сир, и вы увидите, сможет ли их низость возвысить голос в нашем присутствии».

Взволнованный его словами Александр, казалось, был готов согласиться на встречу маршалов с главными сенаторами. Генерал Дессоль, видя, как ускользает из-под ног почва, попытался вмешаться в дискуссию. Он сделал это с горячностью и даже некоторой грубостью. Его несколько раз перебивали, спор стал беспорядочным и ожесточенным. Не находя поддержки, Дессоль воззвал к лояльности Александра и в некотором роде поставил ему на вид, что на пути восстановления Бурбонов зашли слишком далеко, чтобы отступать, что множество честных людей уже скомпрометировали себя, доверившись государям-союзникам, и будет нелояльно их покинуть. Этот честный, но несколько эгоистичный довод, уже приводившийся Талейраном, совсем не шел благородному характеру Дессоля, который руководствовался бескорыстными убеждениями; он также задел императора Александра. Государь гордо отвечал, что никому никогда не придется жалеть о том, что он доверился ему и его союзникам, что речь идет не о личных интересах, а о судьбах Франции, Европы и всего мира, а значит, следует руководствоваться более высокими соображениями. Прервав беседу, продлившуюся почти всю ночь, и отметив, что из государей присутствует он один, Александр приветливо отослал маршалов, назначив им встречу в середине дня, дабы сообщить, какое решение примут по зрелом размышлении монархи-союзники.

Хотя в отношении реставрации Бурбонов было сделано слишком много шагов, дело короля Римского и Марии Луизы казалось небезнадежным, и маршалы ушли с первой встречи с большими надеждами. Они отправились к маршалу Нею, чтобы провести у него остаток ночи и дождаться ответа государей-союзников.

Но в то время как этот важный вопрос с переменными шансами на успех обсуждался в доме на улице Сен-Флорантен, он решился в другом месте, и не с помощью доводов верных или неверных, а с помощью наихудшего из доводов – предательства. Как мы знаем, Наполеон не придавал большого значения переговорам маршалов и надеялся только на план перехода через Эсон, задумав сокрушить союзников или похоронить себя вместе с ними под руинами Парижа. Нуждаясь в Мармоне, который командовал корпусом, расположенным на Эсоне, он вызвал его в Фонтенбло, дабы отдать ему последние инструкции. Догадываясь, однако, что Мармон последовал за маршалами в Париж, Наполеон приказал прислать к нему замещавшего его генерала.

Передать приказ он доверил полковнику Гурго. Храбрый и преданный полковник не всегда соблюдал при передаче приказов императора уместную меру, выказал крайнее удивление тем, что не застал Мармона на посту и почти угрожающим тоном потребовал офицера, командующего вместо него. По тону Гурго можно было подумать, что он представляет разгневанного повелителя, осведомленного о том, что произошло в Пети-Буре между Мармоном и Шварценбергом. Однако это было не так, Наполеон и полковник Гурго ничего не знали.

В отсутствие Мармона командовал генерал Суам. Гурго тем же тоном заговорил и с ним, и с генералами Компаном, Бордесулем и Мейнадье, а в довершение несчастья в ту же минуту прибыл новый приказ, на сей раз письменный, адресованный непосредственно Суаму и предписывавший ему незамедлительно прибыть в Фонтенбло. То было естественное следствие заведенного в Главном штабе обычая повторять в письменном виде все устные приказы императора. Старому Суаму это простое соображение в голову не пришло, он был поражен тоном полковника Гурго, еще более поражен письменным повторением приказа и, чувствуя за собой вину, ибо совесть его была нечиста, тотчас задумал самый неудачный маневр.

Наполеон, по его мнению, обо всем узнал: не только о тайном соглашении Мармона со Шварценбергом, но и о том, что к маршалу примкнули дивизионные генералы 6-го корпуса. И теперь император вызывает их в Фонтенбло, чтобы арестовать и, быть может, даже расстрелять. Суам был революционным генералом, превосходным солдатом, старым другом Моро, сохранившим к Наполеону глухую неприязнь всех генералов Рейнской армии, республиканцем в душе и вполне привычным к революционным методам, чтобы с легкостью поверить, что Наполеон способен на насильственные акты подобного рода. Он тотчас собрал своих соратников, сказал им, что Наполеон, очевидно, осведомлен о происшедшем и вызывает их к себе, чтобы расстрелять, и что он, Суам, не расположен принимать подобный конец спокойно. Генералы держались того же мнения и согласились на предложение Суама выполнить соглашение, заключенное со Шварценбергом, не дожидаясь возвращения Мармона: переправиться через Эсон и перейти на сторону временного правительства.

Они немедленно предупредили князя Шварценберга и его заместителей о своем скором выдвижении и, опасаясь натолкнуться на сильное сопротивление со стороны войск, приказали всем полковым офицерам, от полковников до младших лейтенантов, выдвигаться вместе с солдатами. Приказ был отдан из страха, что офицеры соберутся для беседы, обменяются размышлениями, а возможно и сомнениями, и поднимут мятеж против командиров, разгадав их предательство.

Приняв эти меры предосторожности, генералы перевели 6-й корпус через Эсон около четырех часов утра 5 апреля, в то самое время, когда маршалы совещались на улице Сен-Флорантен, и в полной тишине выдвинулись к неприятельским аванпостам. Войска повиновались, не ведая о том, что их вынуждали совершить, предполагая, что это либо следствие отречения, слух о котором разнесся вечером, либо согласованное движение, чтобы застать врасплох неприятеля. Однако при виде солдат союзников, мирно стоявших по сторонам дороги и пропускавших их, не открывая огня, французы начали подозревать неладное, а вскоре начали роптать. Некоторые офицеры, сообщники измены, пытались успокоить солдат под различными предлогами и заставляли продолжать движение на Версаль. Но ропот нарастал с каждым шагом, и всё предвещало мятеж сразу по прибытии в Версаль.

Так перешел на сторону неприятеля 6-й корпус, за исключением одной дивизии, дивизии генерала Люкота, который отказался выполнять приказ, показавшийся ему подозрительным. Линия Эсона оказалась оголенной, а 6-й корпус, столь необходимый Наполеону для осуществления его планов, был полностью потерян.

Тем временем послание от императора России возвестило представителям Наполеона, что их ждут на улице Сен-Флорантен.

Александр, в окружении короля Пруссии и послов коалиции, принял маршалов, представленных Коленкуром, столь же дружелюбно, что и накануне. Он еще раз повторил все уже излагавшиеся доводы против оставления Наполеона на французском троне, но гораздо менее твердо привел доводы против регентства Марии Луизы, высказавшись на эту тему без категоричности и даже оставив возможность продолжения дискуссии.

Таковая и в самом деле возобновилась; маршалы с необычайной пылкостью повторили то, что уже говорили против возвращения Бурбонов и дошли почти до угрозы, упомянув об оставшихся у Наполеона силах и о преданности, которую он найдет с их стороны для защиты прав короля Римского. Александр в видимом замешательстве смотрел то на собеседников, то на союзников, будто раздумывая о другом решении,