Неприятельская колонна (вернее, ее остатки) при таком ветре наверняка возьмет курс на Ра-дю-Сен и постарается подальше обойти мели Трепье. Он должен пойти им наперерез — следующее судно в колонне наверняка уже близко, но через несколько секунд оно выйдет из узкого фарватера Гуле. И где же первый фрегат, тот самый, который он пропустил без боя?

— Эй, на грот-руслене! Бросать лот!

Надо держаться как можно дальше с наветренной стороны.

— Нет дна! Двадцать саженей пронесло!

Значит, они достаточно далеко от Поллукса.

— Оставить на лоте!

Они продолжали идти правым галсом. В непроницаемой тьме Хорнблауэр слышал совсем близко тяжелое дыхание Проуза. Все остальное было тихо. Скоро снова придется бросать лот. Что это? Ветер донес до слуха отчетливый звук — звук тяжелого предмета, упавшего в воду. Бросают лот. Следом, после соответствующей паузы, раздался пронзительный крик лотового. С наветренной стороны еще одно судно. Расстояние все уменьшалось, и Хорнблауэр вскоре разобрал голоса и скрип реев. Перегнувшись через ограждение, он тихо сказал:

— Приготовиться у пушек.

Вот и оно, неясно вырисовывается по правому борту.

— Два румба вправо. Одерживай.

Тут французы их увидели. Из темноты раздался усиленный рупором окрик, но Хорнблауэр, не дослушав, скомандовал:

— Пли!

Пушки выстрелили почти одновременно, «Отчаянный» содрогнулся от отдачи. И вновь чужой корабль озарился светом бортового залпа. Нет надежды посадить его на мель — пролив здесь слишком широк. Хорнблауэр поднес к губам рупор:

— Поднять пушки! Цельте по мачтам!

Он может покалечить неприятеля. Первая пушка следующего залпа выстрелила сразу после его слов — какой-то дурак не обратил внимания на приказ. Но остальные выстрелили после паузы, необходимой, чтобы вынуть клинья. Вспышка за вспышкой. Бах, бах, бах, снова, и снова, и снова. Вдруг вспышка осветила крюйсель неприятельского корабля, который в этот самый миг начал медленно разворачиваться. В отчаянной попытке уйти от мучителя француз обстенил паруса, рискуя попасть под продольный огонь, — он решил пройти под кормой у «Отчаянного», чтобы встать носом по ветру. Сейчас Хорнблауэр повернет через фордевинд, направит на неприятеля пушки левого борта и загонит его на Трепье. Он успел поднести к губам рупор, когда темнота перед ним взорвалась огненным вулканом.

Хаос. Из темной ночи, из снегопада обрушился на «Отчаянного» бортовой залп, накрывший его с носа до кормы. Вместе с грохотом пушек и вспышкой раздался треск разлетающейся в щепки древесины, звон ядра, ударившего в казенную часть пушки, крик раненого, прорезавший вновь наступившую тишину.

Один из вооруженных фрегатов — вероятно, тот, что шел в авангарде, — увидел стрельбу и подоспел на помощь товарищам. Сейчас он пересекал курс «Отчаянного», чтобы еще раз накрыть его продольным бортовым залпом.

— Руль право на борт!

Хорнблауэр не мог поворачивать оверштаг. Хотя он и готов был пойти на риск, что «Отчаянный» с такелажем, поврежденным бортовым залпом, откажется привестись к ветру, транспортное судно было еще слишком близко. Он должен поворачивать через фордевинд, хотя это и означало вновь оказаться под продольным огнем.

— Поворот через фордевинд!

«Отчаянный» поворачивался, продолжая стрелять по транспортному судну. Еще один бортовой залп вспорол темноту перед ним. Ядра с секундными интервалами ударяли в нос корабля. Хорнблауэр стоял, стараясь не дергаться от испуга, и думал, что делать дальше. Последний ли это выстрел? Спереди раздался громкий треск и крики. Упала фок-мачта. Фор-марса-рей рухнул на палубу.

— Руль не слушается, сэр! — крикнули от штурвала.

Без фок-мачты «Отчаянный» будет рыскать к ветру, даже если обломки мачты не сработают как плавучий якорь.

Хорнблауэр чувствовал на щеке, как меняется ветер. Теперь «Отчаянный» беспомощен. Теперь его может разнести в щепки враг, в два раза превосходящий по размеру и в четыре — весом ядер, с мощной обшивкой, непробиваемой для легких ядер шлюпа. Остается отчаянно драться до конца. Разве что… Сейчас враг, должно быть, кладет руль право на борт, чтобы накрыть их продольным огнем, — или сделает это сразу, как поймет в темноте, что произошло. Время бежало быстро, ветер, слава богу, все еще дул, транспортное судно все еще было близко к правому борту. Хорнблауэр громко заговорил в рупор:

— Тихо! Молчать!

Стук на баке, где матросы возились с упавшей мачтой, стих. Замолкли даже раненые. Это дисциплина, дисциплина не вбитая кошками, а осознанная. Хорнблауэр слышал грохот пушечных катков: французы выдвигали пушки, готовясь к новому бортовому залпу. Он слышал приказы, фрегат разворачивался, чтобы нанести coup de grâce[70].

Хорнблауэр направил рупор вверх, как если бы обращался к небу, и заговорил твердо и тихо. Он не хотел, чтобы его услышали на фрегате.

— На крюйс-марса-рее! Открыть огни.

Момент был ужасный: может, огни погасли, может, убит матрос, поставленный на рее. Хорнблауэр вынужден был повторить приказ:

— Открыть огни.

Дисциплина не позволила матросу ответить, но вот и огни — первый… второй… третий красный фонарь на крюйс-марса-рее. Хотя ветер дул в сторону фрегата, Хорнблауэр расслышал дикий крик французского капитана. Тот приказывал не стрелять. Может, он думал, что произошла ужасная ошибка, может, в темноте принял «Отчаянного» за его недавнюю жертву. Как бы то ни было, он приказал не стрелять. Как бы то ни было, его снесло в подветренную сторону, а сто ярдов под ветер в такой темноте — все равно что миля при нормальной видимости.

— Закройте огни!

Не стоит давать французам цель, по которой стрелять, или указание, куда лавировать, когда они поймут, что произошло. Теперь Хорнблауэр услышал голос совсем близко.

— Буш докладывает, сэр. Я, с вашего разрешения, ненадолго оставлю пушки. Фор-марсель закрыл всю батарею правого борта. Не могу стрелять.

— Очень хорошо, мистер Буш. Каков ущерб?

— Фок-мачта сломалась в шести футах от палубы. Все полетело за правый борт. Большая часть вант держит — мы тащим все это дело за собой.

— Тогда за работу — тихо, мистер Буш. Сначала уберите все паруса, потом разберете обломки.

— Есть, сэр.

Если убрать все паруса, шлюп станет еще менее заметным и, удерживаемый странным плавучим якорем, будет меньше сноситься ветром. В следующую минуту появился плотник.

— Мы очень быстро набираем воду, сэр. Два фута в трюме. Мои люди заделали одну дыру возле порохового погреба, но должна быть еще одна, где-то возле канатной кладовой. Нам нужны матросы у помп, сэр, и, если можно, еще человек шесть в канатную кладовую.

— Очень хорошо.

Так много надо было сделать в кошмарной атмосфере нереальности. Тут стало ясно, откуда идет это ощущение. Шесть дюймов снега лежало на палубе, приглушая и затрудняя каждое движение. Сугробы намелись у каждой вертикальной поверхности. Но еще в большей мере чувство нереальности шло от истощения, как нервного,