XVI

— Простите меня, сэр. — Буш задержался после вечернего доклада. Он колебался, не решаясь произнести слова, очевидно приготовленные заранее.

— Да, мистер Буш.

— Знаете, сэр, вы очень плохо выглядите.

— Неужели?

— Вы слишком много трудитесь. Днем и ночью.

— Мне странно слышать такое от моряка и королевского офицера, мистер Буш.

— И все-таки это правда. Вы уже несколько суток не смыкали глаз. Вы похудели. Я никогда вас таким не видел.

— Боюсь, как бы то ни было, мне и дальше придется продолжать в том же роде, мистер Буш.

— Я могу только сказать, сэр, что лучше бы вам так не утомляться.

— Спасибо, мистер Буш. Кстати, я как раз собирался лечь спать.

— Я рад, сэр.

— Проследите, чтобы меня позвали, как только видимость начнет ухудшаться.

— Есть, сэр.

— Могу я доверять вам, мистер Буш?

Это внесло немного юмора в слишком серьезный разговор.

— Можете, сэр.

— Спасибо, мистер Буш.

После того как Буш ушел, Хорнблауэр с интересом взглянул в щербатое зеркальце, разглядывая осунувшееся лицо, впалые щеки, заострившийся нос и выступающий подбородок. Но это не настоящий Хорнблауэр. Настоящий был внутри, нервное напряжение и тяготы на нем не сказались, по крайней мере пока. Настоящий Хорнблауэр глядел из ввалившихся глаз, подмигивая если не злорадно, то с неким циничным удовольствием Хорнблауэру, искавшему в своем отражении признаки телесной слабости. Но нельзя терять драгоценное время — слабое тело, которое настоящий Хорнблауэр вынужден был влачить, требовало отдыха. С какой радостью слабое тело прижало к себе грелку, которую Доути предусмотрительно положил в постель, ощутило тепло и расслабилось, хотя простыни были сырые, а каюту наполнял пронизывающий холод.

— Сэр, — сказал Доути. Казалось, Хорнблауэр проспал всего минуту, но по часам выходило, что прошло более двух часов. — Меня послал мистер Проуз. Идет снег, сэр.

— Очень хорошо. Иду.

Сколько раз произносил он эти слова? Всякий раз, как снижалась видимость, Хорнблауэр подводил шлюп к Гуле, выдерживал нервное напряжение, вызванное опасностью, необходимостью следить за ветром, приливом и отливом, постоянно считать, постоянно быть наготове, чтобы броситься прочь, лишь немного прояснится — мало не попасть под огонь батарей, надо еще, чтобы французы не узнали про его неусыпный дозор.

С помощью Доути Хорнблауэр машинально напялил на себя одежду, не замечая, что делает. Он вышел в изменившийся мир, ступая по тонкому снежному ковру. Белый снег, покрывавший дождевик Проуза, мерцал в темноте.

— Ветер норд-тень-ост, умеренный. Прилив будет прибывать еще час.

— Спасибо. Поднимите матросов и пошлите их на посты, пожалуйста. Они смогут поспать у пушек.

— Есть, сэр.

— Через пять минут с этого момента я не хочу слышать ни звука.

— Есть, сэр.

То была обычная рутина. Чем меньше видимость, тем меньше должно быть время, за которое корабль сможет открыть огонь по неожиданно возникшему рядом противнику. Но обязанности Хорнблауэра были отнюдь не рутинные — каждый раз он подводил корабль к Гуле в новых условиях, при разном направлении ветра, на разных стадиях прилива или отлива. Сегодня ветер впервые был настолько северным. Придется обходить отмели Пти-Мину до опасного близко, а затем, круто к ветру, с последними остатками прилива «Отчаянный» войдет в северный фарватер, оставив «Девочек» по правому борту.

Дух команды еще не упал — высыпав на заснеженную палубу из душной теплоты твиндека, матросы шутками и возгласами выражали свое изумление, но резкие выкрики унтер-офицеров заставили их смолкнуть. Реи были обрасоплены, команды рулевым отданы, и на «Отчаянном» воцарилась мертвая тишина. Словно корабль-призрак, двинулся он в непроницаемой ночи, наполненной бесшумно падающими снежными хлопьями.

На гакаборте горел прикрытый створками фонарь, чтобы читать показания лота, хотя при быстро меняющейся скорости эти показания не так и важны — куда больше значат опыт и интуиция. Лот бросали двое матросов на грот-руслене правого борта. Хорнблауэр, стоя с наветренной стороны шканцев, слышал тихий крик лотового, хотя специальный матрос был поставлен передавать ему глубину, если понадобится. Пять саженей. Четыре сажени. Если он ошибется, они сядут на мель еще до следующего броска. На мели под пушками Пти-Мину. Хорнблауэр непроизвольно стиснул руки в перчатках и напряг мускулы. Шесть с половиной саженей. Так и должно было быть по его расчетам, и все же Хорнблауэр вздохнул с облегчением и тут же устыдился, усмотрев в этом неверие в свои силы.

— Круто к ветру, — приказал он.

Ближе к Пти-Мину подходить нельзя. Сейчас они в четверти мили от хорошо знакомых холмов, однако ничего не видно. Казалось, Хорнблауэра окружает черная непроницаемая стена. Одиннадцать саженей — они в самом фарватере. Кончается прилив, два дня после квадратуры[69], ветер норд-тень-ост, скорость течения должна быть меньше узла, мэнгамское завихрение еще не сказывается.

— Дна нет!

Больше двадцати саженей. Все верно.

— Хорошая ночь для лягушатников, сэр, — пробормотал Буш. Он ждал этого момента.

Именно так: если французы хотят незаметно выскользнуть из Бреста, ночь самая подходящая. Они знают таблицы приливов не хуже Хорнблауэра. Они видят снег. Удобное время, чтобы сняться с якоря и с попутным ветром и течением пройти Гуль. При таком направлении ветра Фур непроходим.

Ируаза охраняется — он надеялся — Прибрежной эскадрой, но такой темной ночью французы предпочтут его опасному Ра-дю-Сен.

Девятнадцать саженей. «Девочек» они миновали, и Хорнблауэр знал, что сможет пройти на ветре Мэнгам. Девятнадцать саженей…

— Сейчас приливное течение прекратится, сэр, — сказал Проуз. Он только что посмотрел на свои часы в свете прикрытого шторками нактоуза.

Миновали Мэнгам; следующие несколько секунд лот будет показывать девятнадцать саженей. Время продумать следующий шаг. Хорнблауэр мысленно представил себе карту.

— Слушайте! — Буш ткнул его локтем в бок — сейчас было не до церемоний.

— Отставить на лоте! — приказал Хорнблауэр достаточно громко, чтобы его услышали: при таком направлении ветра его слова не могли разнестись далеко в ту сторону, куда он вглядывался.

Вот снова тот же звук, потом другие. Ветер донес протяжный крик «Seize» — шестнадцать по-французски. Французские лоцманы по-прежнему измеряли глубину в старинных туазах, а туаз чуть больше морской сажени.

— Огни! — прошептал Буш, снова толкая капитана в бок.

Над водой виднелся отблеск — французы, в отличие от Хорнблауэра, не закрыли как следует свои огни. Корабль-призрак скользил по воде так близко, что до него можно было бы докинуть сухарем. Отчетливо видны были марсели, покрытые тонким слоем снега. И вот…

— Три красных огня в ряд на крюйс-марса-рее, — прошептал Буш.

Сейчас они стали видны; видимо, спереди их закрыли, а сзади — нет, чтобы свет был виден идущим позади кораблям. Хорнблауэра осенило. Внезапное решение, план на ближайшие пять