так и телесного. Пока идет работа, на усталость нельзя обращать внимания, надо думать ясно в цепенящей тьме, зная, что мель Трепье близко под ветром и что идет отлив. Как только убрали обломки, пришлось ставить паруса, моряцким чутьем догадываться, как управлять «Отчаянным» без фок-мачты. Лишь ветер на щеке да дрожащая стрелка компаса говорили Хорнблауэру, куда править, а мели поджидали его, если он ошибется.

— Я попросил бы вас поставить блинд, мистер Буш.

— Есть, сэр.

Опасная работа для матросов, которым придется ставить парус под бушпритом в темноте, когда привычные ванты полетели за борт вместе с фок-мачтой. Но сделать это надо, чтобы не давать «Отчаянному» приводиться к ветру. Потом поставить громоздкий грот — грот-стеньга слишком ненадежна. Потом ползти на запад под скорбный перестук помп. Наконец серая тьма сменилась темной серостью, начало светать, снег перестал. Рассвело, виден стал беспорядок на палубе и утоптанный снег, там и сям окрашенный кровью. И вот наконец «Дорида», готовая прийти на помощь. Это можно было назвать безопасностью, если не думать о том, что еще предстоит лавировать против ветра на текущем судне с временной фок-мачтой в Плимут для починки.

Лишь когда они увидели, что «Дорида» спускает шлюпки, чтобы прислать матросов на подмогу, Буш счел возможным обратиться к Хорнблауэру с подходящей репликой. Буш и не догадывался, как он выглядит: лицо его почернело от пороха, ввалившиеся щеки покрывала густая щетина. Но даже и без этого причудливая обстановка пробудила в нем грубое чувство юмора.

— С Новым годом, сэр, — сказал Буш, ухмыляясь, как скелет.

Первое января. Оба одновременно подумали об одном и том же. Ухмылка Буша сменилась более серьезным выражением.

— Надеюсь, ваша супруга…

Хорнблауэр, застигнутый врасплох, не смог найти формального ответа:

— Спасибо, мистер Буш.

Ребенок должен родиться на Новый год. Может быть, пока они стоят тут и разговаривают, Мария рожает.

XVII

— Вы обедаете на борту, сэр? — спросил Доути.

— Нет. — Хорнблауэр засомневался, произносить ли ему пришедшую в голову фразу, но решил продолжить: — Сегодня Горацио Хорнблауэр обедает у Горацио Хорнблауэра.

— Да, сэр.

Ни одна острота не встречала такого полного непонимания. Возможно — даже наверняка, — Доути не уловил классической аллюзии[71], но он мог хотя бы улыбнуться, ведь ясно было, что его капитан снизошел до шутки.

— Вам понадобится ваш дождевик, сэр. Все еще идет сильный дождь, — продолжал Доути все так же невозмутимо.

— Спасибо.

Несколько дней, что «Отчаянный» простоял в Плимутском заливе, дождь почти не переставал. Когда Хорнблауэр вышел из дока, дождь застучал по дождевику, словно это вовсе не дождь, а град. Дождь лил всю дорогу от дока до Драйверз-аллеи. На стук дверь открыла хозяйская дочка. Уже на лестнице было слышно, как другой Горацио Хорнблауэр криком возвещает миру о своих горестях. Хорнблауэр-старший открыл дверь и вошел в тесную комнатку. Там было жарко и душно. Мария стояла с ребенком на руках, и его длинные платьица свисали ей до пояса. При виде мужа лицо ее осветилось радостью. Едва утерпев, пока он снимет мокрый дождевик, она бросилась в его объятия. Хорнблауэр поцеловал ее в горячую щеку и попытался взглянуть на маленького Горацио, но тот зарылся в материнское плечо и закричал.

— Он сегодня капризничает, дорогой, — произнесла Мария, как бы оправдываясь.

— Бедненький! А как ты, моя дорогая?

Хорнблауэр старался, чтобы всякий раз, когда он рядом с Марией, она оказывалась в центре его внимания.

— Неплохо, дорогой. Я уже бегаю по лестнице, как птичка.

— Отлично.

Мария похлопала младенца по спинке:

— Я так хотела, чтобы он был умницей. Чтобы улыбнулся отцу.

— Может, я попробую?

— О нет!

Мысль, что мужчина может взять на руки плачущего младенца, пусть даже этот младенец — его сын, повергла Марию в ужас. Однако ужас был приятным, и она с некоторым колебанием вложила ребенка в протянутые руки мужа. Хорнблауэр взял — он каждый раз заново удивлялся, какой же легкий этот фланелевый сверточек, — и посмотрел на невыразительное личико и влажный носик.

— То-то, — сказал он.

По крайней мере на минуту маленький Горацио угомонился.

Мария купалась в счастье, видя, как муж держит ее сына. Хорнблауэр испытывал смешанные чувства — в том числе удивление оттого, что ему приятно держать своего ребенка, ибо он не думал, что способен на такие переживания. Мария придвинула ему кресло, потом нерешительно поцеловала в голову.

— А как корабль? — сказала она, склоняясь к Хорнблауэру.

— Почти готов к выходу в море, — ответил он.

Дно «Отчаянного» почистили, швы заново просмолили, заделали пробоины от ядер. Поставили новую фок-мачту, и такелажники натянули новый стоячий такелаж. Оставалось только возобновить запасы.

— Ой, — выговорила Мария.

— Ветер по-прежнему западный, — сказал Хорнблауэр.

Но это не помешает ему выйти в Ла-Манш, как только он сможет выбраться из Плимутского залива, — непонятно, зачем он обнадеживает Марию.

Маленький Горацио снова заплакал.

— Бедный малыш, — сказала Мария. — Дай я его возьму.

— Я с ним справлюсь.

— Нет. Так не годится. — Мария считала недопустимым, чтобы ребенок докучал отцу своими капризами. Она придумала, чем отвлечь мужа. — Ты хотел это посмотреть, дорогой. Мама принесла сегодня из библиотеки Локхарта.

Мария взяла со стола журнал и протянула его в обмен на ребенка, которого тут же прижала к груди.

Это был свежий номер «Военно-морской хроники». Свободной рукой Мария помогала Хорнблауэру переворачивать страницы.

— Вот. — Она ткнула в абзац на одной из последних страниц. «1 января…» — начинался он. Это было сообщение о рождении маленького Горацио. — «Супругу капитана Королевского флота Горацио Хорнблауэра с рождением сына», — прочла Мария. — Это про меня и про маленького Горацио. Я… я так благодарна тебе, дорогой, что даже выразить не могу.

— Чепуха, — ответил Хорнблауэр. Именно это он и думал, но заставил себя улыбнуться, чтобы прозвучало не обидно.

— Они называют тебя «капитан». — В голосе Марии звучал вопрос.

— Да, — ответил Хорнблауэр. — Это потому что…

Он принялся объяснять глубочайшую разницу между капитан-лейтенантом (которого капитаном называют только из вежливости) и настоящим капитаном. Все это он говорил прежде, и не раз.

— По-моему, это неправильно, — объявила Мария.

— Вообще очень мало что правильно, — ответил Хорнблауэр рассеянно.

Он пролистывал «Военно-морскую хронику» с конца, откуда начал. Вот Плимутский отчет, а вот и то, что он искал.

«Вернулся шлюп Его Величества „Отчаянный“ под временной мачтой, от Ла-Маншского флота. Капитан Горацио Хорнблауэр немедленно высадился на берег с депешами». Потом шла «Юридическая информация», «Военно-морские трибуналы», «Ежемесячный регистр событий на флоте», «Флотские дебаты в имперском парламенте», а потом, между «Дебатами» и «Поэзией», — письма из «Вестника». Здесь Хорнблауэр нашел для себя