Борис снова рискнул пройтись по лезвию меча:

– Много крови лилось?

– Когда ее льется мало? – ответил Несс сравнодушием. – Но богов наши предки сменили на пользу себе… Распаханнаяземля кормит больше народа, чем кочевье. И не надо убивать соседа за пастбище!Теперь это даже печенеги поняли. А народ наш еще тогда начал обретать мирныйнрав. А мирность – это мудрость. Ибо если не надо думать о погублении ближнего,то человек может беседовать с душой своей, возвышаться, растить в себесолнечные ростки… И тем самым подниматься к Солнцу, какими бы именами его ниназывали: Родом, Христом, Яхве, Буддой… Подумай об этом на досуге!

Он ушел и тем самым, как понял Борис с холодком в душе, спасот жертвенного камня или плахи. Ибо на языке вертелись все более опасныевопросы.

Владимир вернулся в терем злой и пристыженный. Почему-то наэтот раз ощущение полной власти не только не дало радости, но даже вызвалораздражение. Раздражение и стыд. В самом деле, из грязи да в князи! Дорвался довласти. И давай воплощать в жизнь все радости голодного раба!

Но если голодный раб мечтает, став богатым и толстым, жратьот пуза и грести всех баб под себя, то о чем должен мечтать рожденный князем?Для которого с детства хватало еды, нянек и девок для утех, красивой одежки иобувки?

Когда в очередной раз Борис принес Сувору мешочек с зернамикавы, Владимир услышал их голоса, крикнул:

– Борис! Поднимись ко мне.

Волхв был все в той же одежде, подпоясанный лыковойверевкой, и Владимир с тоской подумал, насколько волхву проще жить. И насколькопроще, когда нет ни жен, ни великого княжества, думать о чем-то одном,допытываться, вдумываться, вгрызаться, вклевываться, выискивать Истину и вообщесуть жизни, для поиска которой боги сотворили человека!

– Приветствую, княже.

– И тебе поклон, говорящий с богами.

– Пошто звал?

– Сядь, поговори со мной.

Борис осторожно присел, выставив деревянную культяшку. Насуровом лице, стянутом шрамами в зверскую гримасу, глаза были ясные, понимающиеи сочувствующие.

– Княже, теперь в какой княжеский терем ни зайди – шутыда скоморохи, гуделки да сопелки визжат и пиликают, уроды кувыркаются! Да чтотам в княжеских! В каждом боярском тереме шуты наперебой хозяев тешат…

Владимир отмахнулся:

– У меня их тоже хватает. Только я их в соседнем теремедержу. Я этим уже наелся, Борис. Скажи, а что дальше?

Борис спросил осторожно:

– Ты о чем?

– О главном наконец-то. Не пугайся, каждого теперь спрашиваю.Ну, окромя тех, у кого на роже написано, что либо дурак, либо храбрый рубака.

Борис поерзал, устраивая культяшку, морщился, а когдазаговорил, голос стал неуверенный, словно он пытался что-то разглядеть сквозьпленку бычьего пузыря, коими затягивали окна в бедных хатах:

– Княже… и ты, и я, мы видели в детстве белого толстогохробака, что роется в земле, подгрызает корни. Что он думает о мире? А егочетыре года в земле, не видя солнца, равны нашим сорока годам! Что думаетхробак, пока роется в земле, грызет корни? Что вот так и будет жить дальше, доскончания жизни. А умрет либо от старости, либо обожрется сладкими корнямиклубники, либо на крота наткнется…

Владимир слушал внимательно. Борис часто говорилиносказательно, стараясь растормошить мысль, дать ей простор и множествозацепок.

– Но вот с хробаком что-то стряслось… Есть больше нехочется, только бы полежать, отдохнуть, не двигаться… Лежит и думает: каким жедураком я был! Рылся, грыз корни, а им тоже жить хочется, копошился, вместотого чтобы лежать без движения и подремывать сладко. Вон даже лапы загребущиеотпали за ненадобностью, пасть ненасытная постепенно затянулась, омертвела,будто и не было ее вовсе…

– И таким лежит целую зиму, – закончил Владимир,давая понять, что внимательно следит за мыслью волхва.

– Целую зиму… А по-нашему – это лет десять! И думаетхробак, что так и будет всю оставшуюся жизнь… Ан нет, чувствует какое-тонеудобство, в земле уже кажется тесно и грязно, почему-то хочется прогрызатьдорогу наверх… В недоумении и страхе выползает, раздвигая землю, наверх, вудивлении видит, что он уже совсем не тот белый хробак, что рылся в землечетыре года, и не тот лежун, который лежал всю зиму!

– Ну-ну.

– А вверху странный непонятный свет! Ослепительный ияркий. Раньше для хробака это была бы верная смерть, для лежуна – тоже, но длятого существа, которым стал бывший хробак, жаркое солнце – лишь ласковое лоно!И расправляет наш хрущ отросшие в земле за время лежания крылья, взлетает ввоздух… Мог ли о таком мечтать хробак?

Владимир пристально смотрел в глаза волхва. Он чувствовал,как сердце начинает колотиться чаще.

– Хочешь сказать, что так и люди?

– Да, – сказал Борис страстно. – Только людиживут и умирают хробаками. Где-то что-то мы потеряли. Или слишком мало живем.Ведь у иного борода седая до земли свисает, а живет хробаком! Редко, оченьредко человек начинает понимать, что он – хробак…

Владимир сказал медленно:

– А волхвы? Они уже не хробаки?

Борис печально улыбнулся:

– Если бы! Но волхвы хотя бы знают, что хробакпревращается в хруща! И что человек тоже мог бы…

– Да помогут нам боги, – сказал Владимир невесело.

Борис рассеянно допил каву, повертел железную чарку. Под егокрепкими пальцами края прогибались, и волхв, спохватившись, выправлял вмятины.

– Боги не помогут.

– Что? – не поверил Владимир.

– Боги не помогут, – повторил Борис.

Владимир не поверил своим ушам:

– Это говоришь мне ты, волхв?

– Княже… Боги – это боги. У них свои дела, а у нас,слабых и сирых, свои. Их пути для нас неодолимы, их мед для нас сжигающ… Потомумежду богами и людьми нужны посредники. Посредники, в которых есть крупинка иот бога, и от человека. Посредники, которые уже на самом деле знают великуюволю богов и малые – увы! – возможности человека.

Владимир буркнул насмешливо:

– Ты о волхвах? Ишь, богочеловеки…

– Богочеловек способен понять человека, ибо сам ещечеловек, но уже знает, как стать богом, ибо уже малость и бог… Это некоторые изволхвов, они называют себя Тайными, эти волхвы знают, как пройти из хробака внавозе до красивого крылатого жука.

Владимир ощутил, как от усилий разогревается череп. Хлебнулхолодного меду, Сувор принес прямо из погреба, спросил сумрачно:

– И что хотят Тайные Волхвы?

– Возвышения человека.