любезно уступил место старшему. Когда Пур открыл перед ним дверь, Стэнли сказал: "Спасибо, Томлинсон". Клерки были неотличимы друг от друга. Но показания Стэнли оказались важным фактором в судебном процессе.

Поначалу Медина был впечатлен обилием правительственных документов. Однако, изучая графики деятельности "Клуба семнадцати", он заметил, что, хотя Morgan Stanley всегда занимал первое или близкое к нему место, внизу происходили заметные сдвиги. Компания First Boston поднялась с десятого места среди страховщиков во время Второй мировой войны до второго места после Morgan Stanley к моменту судебного разбирательства. Если обвиняемые были объединены глубоким, темным договором, то почему произошли эти поразительные сдвиги? Медину также поразил тот факт, что ни в одном письме или служебной записке Morgan Stanley не было даже смутного упоминания о заговоре. Что это за сговор, который длился десятилетиями, но не оставил никаких отпечатков пальцев на сайте? Не имея документально подтвержденного соглашения, Медина отказался применять антимонопольные положения Закона Шермана.

К тому времени, когда Медина в феврале 1954 г. опубликовал свое знаменательное заключение на 212 страницах, он считал, что преследует призрачный сговор, построенный на хлипких косвенных доказательствах. Там, где правительство усматривало сговор, Медина видел "постоянно меняющуюся панораму конкуренции между семнадцатью фирмами-ответчиками". Он отметил, что когда компании меняли банкира, фирма-победитель с радостью принимала нового клиента - нарушение, соответствующее правилам сговора. По его словам, фирмы не наседали на высокопоставленных клиентов Morgan Stanley, поскольку "не было смысла бегать и тратить свое время в явно бесполезных попытках получить бизнес, когда конкурент был в хороших отношениях с эмитентом и хорошо выполнял свою работу".

Мнение Медины было воспеванием Morgan Stanley и, вероятно, лучшей рекламой, которую когда-либо получала фирма. Его забавляла политика компании, согласно которой она появлялась одна на верхушках синдикатов или не появлялась вовсе, что напоминало ему голливудских звезд, суетящихся вокруг своих плакатов. Огромное впечатление на него произвел Гарольд Стэнли. Он высоко оценил "абсолютную честность" Стэнли и сказал, что без него вся история Morgan Stanley была бы другой. Затем он добавил: "Тот факт, что Стэнли отрицал существование какого-либо сговора, в котором его обвиняли... является одним из важных фактов в этом деле". Это было очень необычное заявление: Медина говорил о том, что само по себе утверждение обвиняемого о своей невиновности каким-то образом является доказательством этой невиновности.

Суд над Мединой вскоре покажется почти ностальгическим взглядом на стремительно исчезающую Уолл-стрит. "Господство банкиров" не станет проблемой эпохи казино, и даже преданные разрушители доверия из Министерства юстиции сочтут, что иск опоздал лет на пятнадцать. Уютные связи между банкирами и компаниями наконец-то прекратятся, но не по решению суда или исполнительной власти, а в результате структурных изменений на рынке. В течение следующего поколения вся система, которую разоблачил Департамент юстиции, будет грубо разорвана на части, и наиболее подверженной прямой угрозе окажется компания, потерявшая самых преданных клиентов, - Morgan Stanley.

На последних этапах судебного процесса, проходившего по показаниям, судья Медина жаждал допросить живого свидетеля, которому он мог бы "посмотреть в глаза", как он с нетерпением говорил. Правительство предоставило Роберта Янга, председателя правления компании Chesapeake and Ohio Railroad и, безусловно, самого ярого ненавистника Моргана в Америке. Это был тот самый человек, которого Том Ламонт упрекнул за его показания на железнодорожных слушаниях в Уиллере в конце 1930-х годов. В прессе его называли "антиморгановским пулеметом" Министерства юстиции. Он так горячо поддерживал иск, что Ральф Карсон из Davis, Polk предложил переименовать его в Young v. Morgan. Озвучивая свою излюбленную тему господства Моргана и Kuhn, Loeb над железными дорогами, Янг с трибуны для свидетелей вел широкую полемику, пока Медина не бросил на него взгляд. "Это зал суда, и здесь не будет никаких обращений к публике через голову судьи", - огрызнулся Медина. Он раскритиковал "склонность Янга к адской деятельности" и высмеял идею о том, что какой-либо банкир может контролировать Роберта Янга. Когда Янг сошел с трибуны, он протянул руку Медине, который лишь бросил на него уничтожающий взгляд.

щеголеватый, небольшого роста техасец Янг мог показаться мальчишкой с его пузатым носом, розовыми щеками и ямочками. Затем его лицо напрягалось, голубые глаза вспыхивали, и он смотрел с ледяной яростью. В его пожизненном увлечении Морганом скрывалась тайная зависть. Он сказал Медине, что в молодости ему казалось, что "в банковском деле все дороги ведут в Рим, а для меня Угол был Римом". Он поднялся во вселенной Моргана, сначала как рабочий на заводе Du Pont во время Первой мировой войны, затем как помощник казначея General Motors в 1920-х годах. Перед крахом 1929 г. он посоветовал Пьеру дю Пону перейти от акций к облигациям и завоевал популярность в качестве консультанта по инвестициям среди богатых руководителей. А в 1937 г. Янг и его приятель Аллен П. Кирби купили контроль над обанкротившейся империей Alleghany, все еще имевшей большие долги перед J.P. Morgan и Guaranty Trust. Дом Моргана всегда подозревал, что он поддерживает конкурентные торги, чтобы замаскировать тот факт, что, контролируя шесть железных дорог, он сам является монополистом.

Роберт Янг был прототипом человека нового времени, пиарщиком, умеющим завоевывать общественное мнение. В начале 1950-х гг. он, казалось, ухмылялся с каждой обложки журнала, высмеивая спальные вагоны, которые он называл катящимися квартирами, и обвиняя "контроль банкиров с Уолл-стрит" в упадке железных дорог. В одной из знаменитых реклам он изобразил счастливого борова, который ехал в вагоне для скота по пересеченной местности, а подпись гласила: "Боров может пересечь США без смены поездов, а вы - нет". У него даже был журнальный псевдоним, придуманный его публицистами, - "Дерзкий молодой человек с Уолл-стрит". Этот представитель народного капитализма жил как магнат, купив у одного из членов семьи Дрекселей сорокакомнатный тюдоровский особняк в Ньюпорте. У него была испанская вилла кремового цвета в Палм-Бич и роскошная квартира в манхэттенском отеле Waldorf Towers.

Для человека с такими амбициями гигантская железная дорога C&.0 - пыльная, перевозящая уголь - не имела подходящего престижа. Вместо этого ему больше по душе пришлась гламурная Нью-Йоркская центральная железная дорога, вторая по величине в Америке, по которой ходили элегантные пассажирские поезда, такие как Twentieth Century Limited из Чикаго. В течение столетия была известна как дорога Вандербильта или дорога Моргана. В ее правление по-прежнему входили два настоящих Вандербильта, а также Джордж Уитни и еще пять банкиров с Уолл-стрит. Для такого техасского повстанца, как Янг, Нью-Йоркский центральный банк был олицетворением восточного финансового истеблишмента. Это было последнее внутреннее святилище, в которое он мечтал попасть. К 1947