«Записки советского адвоката в 20-е — 30-е», написанной им уже в эмиграции, описал свои впечатления по одному из уголовных процессов по поводу обвинения в неуплате сельхозналога: «…судья Михайлик, мальчишка 22–23 лет. Я приехал к нему по делу в станицу Тульскую в 1935 году. В суде заканчивался ремонт полов. Я обратил внимание на то, что они какие-то мозаичные. Всмотревшись, я увидел, что в дело пошли большие и малые иконы, может быть — местного храма, а может быть — и церквей соседних станиц. На этом мозаичном полу около кабинета судьи лежал какой-то человек — исхудалый обессилевший крестьянин. Возле него стояло двое часовых. Судья спокойно перешагнул через него и вошёл в свой кабинет. Лежавший на полу недобитый в коллективизацию классовый враг обвинялся по ст. 61 УК РСФСР в неуплате налога и не сдаче 50 пудов хлеба государству. Часовые подняли его под руки и посадили на скамью подсудимых. Начался суд. — Что вы имеете сказать в своём последнем слове? Что вы просите у суда? — спросил Михайлик у обвиняемого. Обвиняемый поднял глаза к небу и ответил: — У суда я ничего не прошу, а у Господа Бога прошу смерти… Суд удалился на совещание для вынесения приговора. В это время застучали опять молотки плотников, загонявших гвозди в иконы. От местных защитников я узнал, что они не выступают в суде, так как это совершенно бесполезно. Зато они выигрывают все дела в кассационной инстанции, так как ни одно решение или приговор не утверждаются в силу своей глупости, малограмотности и бессвязности. Между тем судья дважды оканчивал юридические курсы в Ростове-на-Дону. И защитники говорили о нём: „Это наш подлец и кормилец“». [1.199]

Количество дел по налоговым недоимкам граждан, которые рассматривались в различных судах, а также ангажированность адвокатов, вроде бы как призванных этих граждан защищать, привели к возрождению «подпольной адвокатуры» — явления, известного в России ещё с XVIII века.

«Состав этих паразитических защитников крестьянства самый разнообразный: бывшие судьи, изгнанные советской властью от руля пролетарского правосудия за взяточничество и другие позорящие проступки, выходцы из городов, старые юристы, которые за старое скверное прошлое не смогли проскользнуть через советское сито ни в судьи, ни в члены коллегии защитников, и просто есть аферисты, шулеры и проч, компания. Все эти перечисленные категории темных дельцов благодаря непросвещённости нашего русского крестьянина почти открыто и беспощадно его обдирают, не оказывая ему и судебной защите абсолютно никакой помощи», — писал в «Еженедельнике советской юстиции» В. Садовец, народный судья 8-го участка Тамбовского уезда, при этом сетовал на то, что у «решал» клиентов порой в разы больше, чем у официальных защитников, тарифы ниже, да и «слышат» их в судебных заседаниях по каким-то причинам существенно лучше.

При всей тенденциозности книги и одиозности её автора[191] позиция государства по отношению к лицам, которые не уплачивали положенные налоги или имели налоговые недоимки, была запредельно суровой. Правда, мы рассматриваем здесь другой случай, но и для именитых литераторов никаких поблажек не существовало, скорее было наоборот.

Неуплата налогов в соответствии с УК РСФСР (ред. 1926 года) была отнесена к гл. II «Преступления против порядка управления»:

ст. 59.5. Массовый отказ от внесения налогов денежных или натуральных или от выполнения повинностей —

1) в отношении подстрекателей, руководителей и организаторов — лишение свободы на срок не ниже одного года с конфискацией всего или части имущества;

2) в отношении прочих участников — принудительные работы на срок до одного года или имущественные взыскания не ниже двойного размера тех же платежей и повинностей.

Так что опасаться поэту и драматургу В. В. Маяковскому было чего. В фондах Государственного музея В. В. Маяковского хранится его налоговое дело, переданное в музей Московским Финансовым управлением. В нём содержатся многочисленные документы, датированные 1923–1930 годами: заявления поэта в Мосфинотдел, ответы сотрудников инспекции, повестки, декларации о доходах, справки из редакций о гонорарах, квитанции, платёжные книжки и пр.

Как следует из имеющихся материалов в архивах, с точки зрения получаемых доходов Владимир Маяковский был действительно довольно успешен: его среднемесячная заработная плата составляла около 1000 рублей (примерно столько в среднем зарабатывал квалифицированный рабочий за год). Его книги печатаются большими тиражами, а ставший суперпопулярным сборник детских стихов «Что такое хорошо» вышел в количестве 10 000 экземпляров (это много!). Помимо гонораров за статьи, постановку пьес и киносценарии, приличные деньги приносят зарубежные публикации: так, журнал «Парижский вестник» платил поэту по 10 франков за строчку (рядовой французский служащий зарабатывал 120 франков в месяц).

В середине 1920-х годов рабочие, служащие и пенсионеры, составлявшие почти половину всех налогоплательщиков, давали лишь одну десятую налога; лица с трудовыми доходами не по найму (26,5 %) — 13,2 %; с нетрудовыми заработками (24,2 %) — 76,8 %. (Пушкарёва В. М. Налоговая система Союза ССР (1921–1930 гг.).

Сам поэт с таким уравнительным подходом был категорически не согласен, свою позицию он эмоционально излагает в стихотворении «Разговор с фининспектором о поэзии»:

В ряду

имеющих

лабазы и угодья

и я обложен

и должен караться.

Вы требуете

с меня

пятьсот в полугодие

и двадцать пять

за неподачу деклараций.

Труд мой

любому

труду

родствен.

Взгляните —

сколько я потерял,

какие

издержки

в моём производстве

и сколько тратится

на материал.

(Маяковский В. В. Разговор с фининспектром о поэзии[192])

Общение с мытарями, по всей видимости, было общей проблемой для богемных литераторов. Замечательная художница, ученица Павла Филонова Алиса Порет вспоминала о том, как фининспектор приходил к поэту-«обэриуту»[193] Александру Введенскому (полному тёзке раскольника-обновленца А. И. Введенского) по поводу его долгов налоговому ведомству:

«Фининспектор: Я опишу ваше имущество!

Саша: Валяйте!

Фининспектор: Да у вас ни черта нет.

Саша: Как же — вот, описывайте! (на двери огромным гвоздём была прибита дамская перчатка).

Фининспектор: Да неужели вы здесь спите?

Саша: Я сплю у женщин.

Фининспектор: А стола, стула нет— где едите?

Саша: В столовой Ленкублита.

Фининспектор: А стихи где пишете?

Саша: В трамвае.

Фининспектор: Закурить есть?

Саша (вынимает из кармана смятую коробку): Прошу…

Они сели рядом на тряпки, закурили, и фининспектор сказал:

— Ну и житуха у вас, хуже нашей — собачья».

Уже упоминавшийся в гл. 1 секретный сотрудник ОГПУ «Арбузов» указывал в рапорте: «М. прежде всего был поэт. В душе — богема. Что наживал, то проживал. Подход фининспекции к Маяковскому бестактный и безобразный».

Владимир Маяковский был убеждён, что «место поэта в рабочем строю», и поэтому отстаивал своё право