Поэтому и годность, и ценность предмета может быть прямая и непрямая. Предмет получает прямую ценность для его владельца в том случае, когда он предназначает данный предмет для собственной пользы или потребления (напомним, античные мыслители называли ее потребительной ценностью). Напротив, предмет получает непрямую ценность в том случае, когда его владелец предназначает данный предмет для мены. Речь в данном случае идет о меновой ценности, т. е. способности одних предметов обмениваться на другие.[1387]

Переходя к анализу взаимосвязи этих видов ценности, Г. Шторх занял противоречивую позицию. С одной стороны, он правильно указывал на различие между ними, полагая, что прямая (потребительная) ценность может существовать без меновой, но последняя всегда предполагает первую. С другой стороны, он утверждал, что меновая ценность зависит исключительно от мнения покупателя, а не мнения продавца. В силу этого лишь спрос (запрос, по терминологии автора) устанавливает ценность предметов, поскольку для их сбыта необходимо, чтобы нашлись люди, которые признали бы в данных предметах прямую ценность (ведь никто не будет приобретать бесполезный предмет). Как видим, в этом случае Г. Шторх отождествлял по существу меновую ценность с потребительной, которая как раз и характеризует полезность предмета, вступающего в обмен.[1388]

Особое внимание Г. Шторх уделял вопросу о классификации ценностей. В основу этой классификации он положил способность (неспособность) ценностей к присвоению. По его мнению, политическая экономия изучает только такие ценности, которые могут быть присвоены, т. е. являются объектами чьей-либо собственности.

В этой связи Г. Шторх различал два вида ценностей: материальные, состоящие из предметов, находящихся вне человека; нематериальные, неподдающиеся человеческим чувствам; они образуют нравственную собственность человека и составляют часть его существа. Первый род ценностей – это внешние блага, которые обычно называют богатством,[1389] а второй – это блага внутренние, которые не имеют особого названия.[1390]

Материальные предметы способны не только к присвоению, но и к передаче от одних лиц к другим. В том случае, когда мнение этих лиц признает в них полезность, они могут иметь меновую ценность, или цену. Предметы же нематериальные могут быть присвоены, но за исключением весьма ограниченного числа не способны к передаче; поэтому они имеют только прямую ценность, а получить ценность меновую никогда не могут. Более того, их вообще нельзя ни купить, ни продать; только труд, который их производит, может стать объектом купли-продажи.

Отсюда вытекает и другое отличительное свойство одних предметов от других: «богатства имеют цену; внутренние блага имеют только ценность. Когда речь идет о ценности богатства, то всегда говорят о их меновой ценности или же о их цене. Этот способ выражения вовсе не достоин порицания, потому что идея цены заключается в идее ценности; но было бы неуместно говорить о цене знаний, чувствований, добродетелей, потому что эти предметы никогда не могут иметь цены».[1391]

Как видим, такая классификация проводит по существу различие между материальными и духовными ценностями. Вместе с тем выдвинутые автором положения вызывают ряд весьма серьезных возражений. Во-первых, в любом обществе, где существует товарное производство, а стало быть, и рынок, богатство выступает не только в материально-вещественной, но и стоимостной форме. Во-вторых, при наличии рыночных отношений объектами купли-продажи могут быть как материальные блага, так и человеческие способности (знания, навыки и т. п.), передача которых, т. е. их отчуждение и соответственно присвоение, осуществляется главным образом посредством временного найма на определенную работу (заметим, это одно из основных условий всякой предпринимательской деятельности). В-третьих, в рыночной экономике любые блага (ценности, по терминологии автора) имеют и потребительную стоимость, и стоимость, необходимым способом выражения которой является меновая стоимость и ее развитая форма – цена (отсюда видно, что несостоятельность методологического подхода автора состоит в том, что он игнорировал категорию стоимости и подменял ее понятием меновой ценности, отождествляя последнюю с ценой).

Несмотря на вышеуказанные недостатки, концептуальные идеи, выдвинутые Г. Шторхом, оказали большое влияние на дальнейшее развитие теории ценности в российской политической экономии. Так, А.И. Бутовский, опираясь на эти идеи, утверждал, что в основе человеческой деятельности лежат потребности. По его мнению, всякая потребность есть либо следствие, либо причина какого-либо недостатка в жизни человека; она предполагает или открывает отсутствие какого-либо условия (существенного или воображаемого) для полного обеспечения этой жизни. «В первом случае потребность пробуждается обстоятельствами, от воли человека не зависящими, из круга природных или общественных, и действует как нужда. Во втором она берет начало в побуждениях собственной воли человека, под одним только влиянием внешних обстоятельств, и действует как желание».[1392]

Таким образом, по А.И. Бутовскому, потребности возникают из двух источников: нужды и желания. Раскрывая содержание этих понятий, он отмечал, что нужда представляет собой различную степень настоятельности человека, в зависимости от недостатка, который он испытывает. Что же касается желания, то оно порождается физической и духовной природой человека, его чувствами, разумом, воображением и т. п.

В этом контексте А.И. Бутовский указывал, что идея блага или полезности связана с преодолением недостатка, который порождает нужду или желание ко всему тому, что служит средством удовлетворения человеческих потребностей. Но постижение этой идеи всегда ограничивается познавательными силами человека, что не позволяет ему отличить порой полезные свойства многих предметов. Поэтому понятие полезности всегда является условным: человек признает полезность в данном предмете только тогда, когда, с одной стороны, он ощущает потребность, соответствующую этой полезности; с другой стороны, он постигает соотношение между этой потребностью и этим предметом. В результате «понятие полезности становится на степень интереса и побуждает людей к ее приобретению и употреблению».[1393]

Развивая эту мысль, А.И. Бутовский подчеркивал, что полезность есть понятие не только условное, но и относительное. Она изменяется прежде всего в зависимости от степени зрелости умственного и нравственного образования. Кроме того, существуют полезности, общие либо человеческому роду в целом, либо только отдельному народу. Наконец, полезности различаются также в зависимости как от принадлежности лиц к определенным сословиям, так и от индивидуальных особенностей каждого человека.[1394]

Вслед за Г. Шторхом, А.И. Бутовский считал, что блага или полезности могут быть не только внешними, но и внутренними. К первым он относил вещественные блага, а ко вторым – блага, присущие самому человеку, вне которого они существовать не могут.[1395]

Сосредоточив свое внимание на анализе внешних благ, А.И. Бутовский отмечал, что обладание этими благами подчинено всегда удовлетворению определенных потребностей, которые побуждают человека к усвоению полезности, поскольку в ней он видит необходимое условие своего собственного благополучия. «Чем легче человек может усвоить благо, в котором нуждается, тем лучше для него: тем скорее и тем удобнее он