Только вряд ли, думала я, этим двоим удастся сложить вместе недостающие элементы головоломки.

– Не останавливайтесь, – сказала я, и Люси послушно принялась водить мыльной губкой по моему телу.

Я знала, что Джону придется вести поединок со мной, спрятав за спину одну руку. Он будет крепко связан своим нежным отношением к Селии. Я же видела, как сильно он был потрясен тем, что столь неожиданно узнал; как в первые дни он метался между пьяным отчаянием, ненавистью ко мне и ужасом перед той кошмарной паутиной, в которой все мы запутались. Если бы он хотел изобличить меня перед Селией, разрушить ее брак, разбить ей сердце отвратительной правдой о ее обожаемом муже, он бы сделал это еще тогда. Но он этого не сделал. Даже когда он извивался на полу в ее гостиной, скрученный смирительной рубашкой, он предпочел промолчать. Нет, не ради меня. Он пытался защитить Селию от того ужаса, который мог настолько разрушить основы ее жизни, что даже земля под ногами стала бы казаться ей подобной хрупкой яичной скорлупе, под которой скрывается страшная пропасть греха. Селия и сама могла бы изобличить меня перед Джоном в момент своего первого приступа паники, но я надеялась на то, что мой холодный и сдержанный муж, даже увидев всю картину целиком, предпочтет придерживаться собственного мнения.

И, кроме того, Селии я совсем не боялась. Если она вернется одна или же решит действовать в одиночку, то вряд ли станет меня изобличать. Она дала слово чести, и я была уверена, что это достаточно много для нее значит. Она когда-то любила меня, и это тоже может ее остановить. И потом, Селия – горячая сторонница всяческих приличий, респектабельности, такая же, как моя глупая мамочка, так что мое изобличение станет не только моим концом, но и ляжет позором на всех Лейси, в том числе и на нее. Но самое главное – она безумно, всем сердцем любит Джулию, а это гораздо важнее всего остального, вместе взятого. Если она вдруг объявит, что матерью Джулии являюсь я, то я, несмотря на весь обрушившийся на меня позор, смогу просто взять Джулию и вместе с ней уехать. Какая бы боль и смятение ни бурлили сейчас в душе Селии, я точно знала – и об этом, кстати, свидетельствовали все мои расчеты, сделанные на ясную голову, – что Селия на такой риск никогда не пойдет, ибо она больше всего боится потерять Джулию. Один намек на подобный исход дела, и Селия выйдет из игры.

Я подогнула колени и свернулась в лохани клубком, чтобы горячая вода омывала мои намыленные голые плечи. Потом встала, и Люси ополоснула меня чистой водой. Я крепко держала в руках их обоих – и Селию, и Джона. Они оба любят, а значит, оба уязвимы. А я подобными путами преданности не связана. Я совершенно свободна. Даже любовь к Ричарду меня ни в чем не сдерживает и мной не управляет. Я по-прежнему иду намеченным путем. Да, ради сына я могу сколько угодно строить заговоры, но жертвовать собой ради него я не стану. А вот Селия и Джон сами себе хозяевами быть не могут. И раз так, то я их не боюсь.

– Полотенце, пожалуйста, – сказала я, и Люси принесла несколько сильно накрахмаленных льняных полотенец, согретых у огня. Я растерла тело так, что мою розовую от горячей воды кожу стало пощипывать, и распустила по спине свою шелковистую медную гриву. Тело мое было поистине безупречным; на нем не было заметно ни малейших признаков двух беременностей. Живот плоский, подтянутый; груди округлые и ничуть не обвисли; ноги длинные и стройные, на них никаких следов безобразных выпуклых вен.

Я провела ладонью от шеи по груди и по животу до мягких завитков волос на лобке. Да, мое тело по-прежнему очаровательно, и вскоре мне понадобится любовник. Настоящий любовник, а не такая размазня, как Гарри. Мне нужен мужчина, который будет смеяться вместе со мной и вместе со мной кататься по траве, который будет делать мне больно, и радовать меня, и доставлять мне наслаждение. Я со вздохом отвернулась от зеркала и, прищелкнув пальцами, велела Люси подавать одеваться. Страстные любовные поединки, любовь-борьба – все это было у меня только с Ральфом, только о нем я часто вспоминала. Но лишь Господь знает, где мне найти второго такого, а мне, видно, придется отступиться от этой цели, и тосковать по своему прежнему любовнику, и страстно мечтать о нем.

И ждать. Ждать, когда этот тяжелый период подойдет к концу. Ждать, когда мы получим с новых полей большую прибыль, чтобы, наконец, освободить Широкий Дол хотя бы от части тех невыносимых долгов, которые я на него взвалила. Ждать, когда урожай золотистой пшеницы освободит мою землю и моих людей от тяжкой битвы за деньги, чтобы я смогла хоть немного себя реабилитировать и не прятаться по углам. И тогда люди смогут забыть этот единственный страшный год моего господства над Широким Долом и будут вспоминать только хорошие годы, которые следовали один за другим с тех пор, как я стала хозяйничать на этой земле.

Но сегодня я снова должна была все утро провести в кабинете, чтобы как-то разобраться в цифрах. Мистер Льюэлин взял под залог три участка: общинную землю, молодой лес и те земли, которые Селия получила в приданое. Но для того, чтобы выплачивать ему проценты – а наши животные очень плохо пережили зиму, – мне пришлось еще занять денег в банке. Там процент был ниже и срок выплаты дольше, и я порадовалась собственной сообразительности, ибо сумела дать возможность Широкому Долу хоть немного вздохнуть. Однако банкиры имели полное право изменить процентную ставку, и в итоге получилось, что их процент стал выше, чем у мистера Льюэлина. Я находилась в смехотворном положении, ибо мне то и дело приходилось занимать деньги, чтобы выплатить проценты. Но если бы я опоздала с выплатами, мне пришлось бы платить еще и штраф.

В прошлом месяце я была вынуждена спешно продать несколько жирных барашков и выручила за них гораздо меньше, чем они стоили, потому что мне отчаянно были нужны наличные. В этом месяце, когда придется платить и Льюэлину, и банкирам, мне, боюсь, придется продать землю. Я попросту не могла продолжать распродавать животных, когда они еще и вес не набрали. В общем, мне необходимо было найти какой-то выход из этого непрерывного падения вниз по долговой спирали, но пока что никакого выхода я не находила. И рядом не было никого, кто мог бы дать мне дельный совет. Я знала лишь одного-единственного человека, который способен был бы разобраться в манипуляциях лондонских дельцов. Только он один мог бы сказать, действительно ли все так плохо, или финансисты играют со мной, как умный рыбак играет с лососем, постепенно лишая его сил. Хотя я лично разговаривала о своих делах всего лишь с одним или двумя банкирами. Однако о том, что Широкому Долу, возможно, грозит разорение, в один миг стало известно всем. И теперь только один Джон мог бы что-то мне посоветовать, но он сейчас давал советы не мне, а Селии, и они оба на пути домой строили планы, как меня уничтожить.

Спустившись к завтраку, я прикинула, сколько дней может понадобиться Селии. День, чтобы добраться до Бристоля, поскольку выехала она уже вечером. День или два, чтобы увидеться с Джоном и убедить доктора Роуза в необходимости его отпустить. Еще два дня, чтобы доехать до дома. Два дня они проведут в карете, склонившись голова к голове и все свои мысли направив на то, чтобы сразиться со мной и победить меня.

Я полагала, что в целом потребуется четыре или пять дней, и оказалась права. В полдень, через четыре дня после того, как Селия стремительно покинула наш дом и умчалась в ночь, я увидела, как наша карета, покачиваясь, катит к дому по подъездной аллее, вся покрытая грязью, с одним разбитым фонарем. В карете, естественно, сидели Селия и Джон.